— Штреки?

— Система пещер, в которой некоторые естественные ходы соединены искусственными туннелями. Глубина самой нижней пещеры около ста шестидесяти метров.

Игнат некоторое время рассматривал изображение, потом покачал головой в сомнении:

— Никак не сориентируюсь…

— Это флаг, — ткнул пальцем в панель Юранов.

Игнат кивнул. Судя по всему, ему было интересно, а мне становилось скучно.

Словно почувствовав перемену в моем настроении, Игнат посоветовал мне пройти в зал, а Юранов, откровенный и лаконичный, как скальпель хирурга, добавил:

— Там у входа есть кресло наблюдателя, подключитесь к машине, отвечающей за синтез полученных сведений и отмечающей к тому же все выявленные элементы искусственности вашего объекта. Если же не хотите терять время — берите машину и летите по своим делам. Работы у нас часа на три-четыре, плюс обработка результатов поиска. Закончим — сообщим.

Игнат поразмышлял, посматривая на мою удрученно-ждущую физиономию, и принял последнее предложение.

— Не очень романтическая профессия, — сказал он в пинассе, глядя на уплывающую от нас лабораторию, похожую на отломившийся снежный купол одной из гор. — Да, стажер?

— Не очень, — пробормотал я, чувствуя угрызения совести. Думал я в это время о своей профессии и о том, что доминантой спасателя во все времена было терпение. То есть именно то, чего мне не хватает. Игнат, конечно, об этом не скажет, но подумает, ушел-то он из лаборатории из-за меня. Хотя, с другой стороны, дел у нас достаточно, а начальнику БИИМа мы были не нужны.

— Вот это уж точно! — сказал вдруг Игнат одобрительно.

Я не особенно удивился. Видимо, снова утратил контроль над лицом, врагом моим.

Мы сделали круг над голубоватыми холмами пыли, и вдруг взгляд Игната остановился. Что он там увидел, внизу?

— Черт побери! — раздельно сказал Игнат. — Как это я с первого раза не заметил?

Я не успел ничего спросить, как мы уже пикировали вниз и через минуту головокружительной карусели приземлились на обрыве возле букового леса. И только выйдя из кабины пинасса, я понял, в чем дело.

Деревья в лесу неестественным образом были искривлены, наклонены в сторону обрыва. Вернее, не искривлены, а как бы расплавлены и раскатаны — других терминов не подберешь — в плоские языки, доскообразные стены, изогнутые лопасти, усеянные наплывами и утолщениями. Ветви деревьев тоже изменились, превратились в канделябры и фестоны, а листья вытянулись в длину и походили на зеленые перья с жемчужным отливом.

Игнат обошел несколько буков, дотрагиваясь до них рукой, присвистнул и присел на корточки. У ног его начиналась россыпь каких-то мелких зеленых пузырей, густо усеявших взгорбок обрыва.

— Знаешь, что это такое? Догадайся.

Я подошел, неосторожно наступил на один из пузырей, и тот превратился в мокрое пятно.

— Тише, медведь! Это трава, понял? Жди меня здесь, попробую вызвать бригаду экспертов-биологов. Такого, брат, мы еще не видали.

Я кивнул, ошеломленный настолько, что был в настоящий момент только зрителем, а не помощником инспектора безопасности.