— Что вы хотите сказать? — набычился Тура.

— То, что его послали в «Чиройли» с какой-то целью…

«Та же версия, что и у Эргашева, — будто я послал Пака в кафе…» — подумал Тура.

Нарижняк заканчивал допрос, когда из глубины здания послышались скорбные звуки оркестра. В актовом зале начиналась панихида по Корейцу.

— Читайте, подписывайте, — Нарижняк подвинул исписанные страницы. — У вас есть что-нибудь ко мне в связи с делом? Просьба, ходатайство?

— Да, — на мгновение Халматову удалось поймать ускользающий быстрый взгляд следователя, но тут же он его потерял. — Я хочу быть полезным в раскрытии убийства в «Чиройли». Лучше меня никто не знает преступников в Мубеке — их личности, повадки, «окраску», взаимоотношения враждующих групп. Я мог бы вам помочь.

Нарижняк беззвучно рассмеялся:

— Вот этого я как раз и прошу вас не делать. Не советую вмешиваться, — теперь тон его был официален. — Не надо влиять на ход следствия… И никуда не уезжайте. На этом я делаю перерыв до девяти часов завтрашнего дня.

Тура не пошел на панихиду — не хотел, не мог слушать, что там будут сейчас говорить. Тура не сомневался — деловитый Назраткулов не даст пропасть приветственному адресу, он с печальным лицом зачитает его как прощальное слово Большому Корейцу. Туре не нужно было церемониальное прощание с Паком — он с ним попрощался. А тризну еще, даст Бог, справит.

Все шли вниз, в актовый зал, а Тура поднялся на четвертый этаж.

В уголовном розыске Тура обнаружил только Какаджана Непесова. Тура так и не видел его после того, как заходил к Равшану Гапурову и застал там стоящего навытяжку Непесова.

— Ты мне и нужен!

— Слушаю, Тура Халматович…

— Сначала скажи, как вы все? Как Энвер?

Друг Какаджана, еще один воспитанник Туры, тоже был не из местных, на обоих меньше оказывали давление традиции, дружеские и родственные узы. Оба были выпускниками Омской школы милиции и, как большинство получивших высшее образование вдалеке от дома, о многом судили свободнее и шире.

— Все в порядке, устоз. Энвер на задании, все крутятся. Мне скоро на дежурство заступать. Жаль, у Алишера не побываю…

— Рапорта? — Халматов кивнул на бумаги.

— Приходится…

— Я думаю, тебя, Какаджан, с твоей памятью Гапуров использует как ЭВМ. Ты все помнишь, знаешь…

Непесов улыбнулся:

— Что-то я этого не заметил, устоз.

— Удалось установить, где Сабирджон Артыков провел последние часы перед смертью?

— Нет. Этот день — сплошное белое пятно.

— Свидетели по «Чиройли» вспомнили что-нибудь? Подруга иранца?

— С ней больше пока не разговаривали. Если следователь только… Нашли свидетеля, который подвозил Сабирджона к «Чиройли».

— Интересно…

— Артыков подсел за магистральным каналом. Видно, тот, кто его первый подвозил, свернул на Янгиер. Мы дали задания по всему региону, но пока — тишь.

— Как себя вел Артыков в машине? Что водитель?

— С Чардары. Завмаг. Ничего особого не заметил. Кроме коньяка. Попросил продать — Сабирджон отказался. Сказал, что не может. У «Чиройли» попросил остановиться. Все.

— Сабирджон сказал, куда едет?

— Нет. «Здесь, — говорит, — недалеко».

— Он ехал в «Чиройли», — Тура задумался, не сразу заметил, что Какаджан спешит. Понял только, когда Непесов спросил: