В объятом пламенем доме раздался небывалой силы взрыв – одна из стен развалилась, а пожар и не думал затихать.
– Как ты думаешь, может, пойти помочь ей? – лениво спросил Каледин.
– Наверное, – пожала плечами Алиса, глядя, как рушится крыша. – Но у меня такое ощущение – ты со своим милосердным решением слегка опоздал.
– Слава богу, – усмехнулся Каледин. – Теперь осталась только одна вещь.
– Какая? – поинтересовалась Алиса.
– Не умереть, пока ты не дашь мне столько раз, сколько я захочу, – пояснил Каледин. – Знаешь, я на тебя голую нагляделся – охота продолжения банкета.
– Вот маньяк, – возмутилась Алиса. – У тебя грудь ножом пробита, руки опухли от наручников, все лицо в порезах – и тебе секса охота?
– Ну да, – просто пояснил Каледин. – Только я ранен, поэтому сугубо медленного и печального, чтобы жизненно важных органов не задеть.
Вдали послышался приближающийся цокот копыт – видимо, кто-то из жителей поселка, растревоженный взрывами и пожаром, вызвал по телефону казачий патруль. Жилище Батори представляло собой сплошной костер, пламя было хорошо видно даже с самого дальнего расстояния.
– Как ты думаешь, все уже закончилось? – погладила Каледина Алиса.
– Не знаю, – мудро заметил тот. – Я скажу тебе одну чрезвычайно важную фишку: в правильном романе ужасов зло не умирает никогда.
– Кошмар, – содрогнулась Алиса. – Ну и где же эти казаки? Я сейчас замерзну. Ладно, если ты находишься в полумертвом состоянии, придется согреться хотя бы поцелуями. В некотором роде это даже извращение, и одновременно благотворительность – я никогда еще не целовалась с инвалидом. Но замуж за тебя снова я не выйду, можешь даже и не мечтать.
– Ах, какое страшное горе, – издевательским тоном сказал Каледин.
Он хотел добавить еще что-нибудь, но, к своему сожалению, не успел – Алиса полностью закрыла ему поцелуем рот.
С соседнего пригорка за эротической сценой наблюдали казачий есаул Степаненко и подъесаул Хорунжий. От удивления Хорунжий уронил сигарету, а нагибаться за ней с лошади ему было лень.
– Ни хрена себе, – детально откоментировал ситуацию Степаненко.
– Обалдеть, – столь же пространно поддержал его Хорунжий. – Дай сюды мобильник, такое не каждый день увидишь. Лежит в снегу мужик в наручниках вместе с голой бабой, наверху дом горит, а они целуются взазос. Щас на память сниму.
В этот момент, как по заказу, луну в небе закрыло тучей.
– Мать в перемать, и матерь в ухо, – огорчился Хорунжий и грязно выругался. – Обломились. Поехали выяснять, че у них там приключилось.