– А правда Колокольцов с его дочерью гуляет?

– Колокольцов имеет свой вход – красное крыльцо, – а я хожу с заднего двора. Никогда не встречаемся. Самурай просил меня строго: мол, вы с Александром друг другу на глаза не попадайтесь. Грозил выгнать меня. Самурай выучился звать его по-русски, чисто выговаривает: «Александр». Вчера там был капитан, и они все пили, и переводчики перепились до чертиков. Эгава там же сидел.

– А ты?

– А я – в лачужке напротив, и мне слыхать.

– Больше пока не рассказывай.

– Самурай теперь этой коровой дорожит. Он молоко доставляет Евфимию Васильевичу, и теперь они друзья до гроба. А Путятин говорит: мол, вот как просветил я вас и всю Японию, объяснил вам, как и зачем пьется молоко. Адмирал так рад, говорит, здоровьем поправился, и договор теперь будет, и корабль лучше построится.

– Вот что значит для правительства твое молоко, Берзинь!

– Как же! И сам сыт... И самурай кланяется и благодарит, говорит, мол, если бы не его корова, то посол бы болел. Самурай с виду неказистый, но сволочь со своими. Он богатый все же.

– Барон?

– Право, барон. Амбары полны всего, а он семье выдает понемногу. Он скупой. Но для гостей старается. Видно, велено для нас ничего не жалеть, но все записывать. У самурая есть в горах табун лошадей, а он ездил на быках и коровах. Колокольцов ему приглянулся. Все хвалит, говорит, Александр построит для Японии хороший корабль. А я уж молчу. На вот, возьми пряники, она вчера мне дала... Ты ходи к своей, не бойся. Никто не выдаст. Но не часто. Я тоже хожу. Мордобой сам не положит охулки на руку. Может, какая японка его умаслит...

– Слушай, а как они за все занесут цену в запись, потом придем в Кронштадт, у нас станут переводчики переводить да разберут, на что мы тут тратились...

– Тебе-то что! Нас, может, и в живых уже не будет... Ты иди к ней, иди... Что тебе бояться за государственное казначейство!

Васю не надо было долго уговаривать. Он принес вечером Пьющему Воду кувшинчик сакэ.

– Растащим все богатство у вашего самурая, – сказал он, выставляя угощенье хозяину. – Не знаю, чиновник он или помещик? Вроде и то и другое – и вроде не совсем? Ни мясо ни рыба. Давай выпьем. Чокнемся чашками – и до дна! Смотри, как я... Учись. Век живи и век учись! Папаша, давай-ка!

День ото дня Оки становилась разговорчивей. Когда приходил ее Яся, она заканчивала хлопоты по хозяйству и садилась рядом. Сначала Оки улыбалась. Потом выставляла рис и рыбу. Она все время повторяла одну и ту же фразу, смысла которой матрос не понимал, но чувствовал в ней что-то тревожное, касавшееся его. Она все время упоминала его имя.

Среди матросов прошел слух, что адмирал едет в Симода и, может быть, работу в Хэда придется прекратить и отправляться после заключения договора из Японии.

На стапеле Василию встретился Иосида.

– Что, к нам теперь? Старый друг, здорово!

– К вам.

– Смотришь?

– Работать послали.

– Какая же работа у тебя? Шпионить за нами?

– Да.

– Ты у нас жил и ел наш хлеб. Ты не должен на нас доносить.

– Конечно... Я плохо не сделаю.

– Ты ведь нам старый товарищ.