Путятин опять помрачнел и про красные веера так и не поминал.

Перед заключением договора, на переговорах в храме Чёракуди, или, как он говорил, замке Чёракуди, когда вокруг собирались пробуждаться сады и почки набухали на кустах «мученье служанок», он видел перед собой только главное – Петербург.

Как посол императора, он твердо и упорно добивался того, что он считал самым главным: открытия портов, права торговли в Японии с правом жить купцам на берегу, а не на кораблях и – особенно – права иметь консулов в открываемых по трактату портах. И, конечно, проведения справедливых границ, которые до сих пор еще не были установлены.

Есть и другая, не менее важная причина, тем более для империи. Это – престиж! Конечно, ничто не должно быть уступлено или опущено по сравнению с полученными от Японии правами других держав. Путятин наистрожайше приказывал себе всю жизнь помнить и неукоснительно исполнять все, к чему обязывала его верность монарху и вере.

Путятин помнил и мелочи, скандальное дело матроса Сизова, как японцы умело все подстроили. Теперь городу Симода известно, что морской солдат, считавшийся героем, встречался с девушкой-японкой, которую он соблазнил, когда войска Путятина проходили через ее родную деревню. Имя адмирала припутано, может быть! Матросу дали возможность увидеть эту девушку в городе, в доме губернатора. Все обвинения теперь доказаны, но в суд никто не подает и не подаст и протестов Путятину никто не предъявляет. Да и дело, конечно, не подсудное, но осуждаемое.

– В торговле с Японией будет участвовать вся великая и необъятная Россия, – пояснил на переговорах Путятин.

– О-о! Да, да! – Японские послы поражены, показывали, как высоко ценят они такой ответ.

– Действительно! Ясно, ясно!

Но если как дипломат он не добьется включения в договор пунктов о русских коммерсантах в Японии и о консулах, то все будет провалено. В Петербурге почтут такой трактат унизительным для России. «Что у них? Что им дают? Дайте и нам! Обязательно!» – вот так банально можно представить себе наши требования. Тогда и все освоение Сибири, и наши мечты о будущем, о портах и городах в Приморье и о незамерзающих гаванях пойдут прахом, будут отметены прочь и все задержится надолго. А японцы без уступки не признают договор дружеским. А если мы оставим весь Сахалин за собой, то англичане высадятся на нем. А после войны предъявят нам требование: «Уступить остров!» Что сделает против них Муравьев с двумя тысячами солдат и с одной паровой шхуной, которую он отобрал от моей эскадры? Нет, по одежке протягивай ножки! Пока своих сил нет, приходится заслоняться соседями. Как будто я сам не знаю, что весь Сахалин наш! В будущем докажем! На это у Путятина тоже был и свой взгляд, и свой план. Но пока выхода иного нет. И японцы видят мою слабость и даже бессилие. Поэтому лучше самому уступить, чем быть вынужденным уступить. В войну мы защитим Сахалин от англичан японскими претензиями.

Путятин за словом в карман не полез. Он обещал привозить товары из Иркутска, из Казани, где давно уже вырабатываются превосходные шапки из меха и бархатные, и сафьяновые сапожки, и шали в угоду восточным вкусам. Казанское ханство давно повержено, а казанские вкусы господствуют на громадных территориях Азии. Будут привозиться изделия московских и ярославских мануфактур, товары с Нижегородской ярмарки и с Аляски – компанейские.