На рассвете дня брат Иоанн вошел в церковь столь поглощенный виденным, что он повторял вслух вышеупомянутые слова с великим пылом духовным, полагая, что его никто не видит и не слышит (между тем там был некий брат, который молился на хорах и все видел и слышал), и пребывал в таком состоянии до той поры, пока не наступил час Мессы. Брат Иоанн приблизился к алтарю и приступил к совершению Жертвы, и в этот миг сердце его столь переполнилось любовью ко Христу, и чувства его были столь неописуемы, что не мог он выразить их словами, и был он в сомнениях, стоит ли ему прервать службу или продолжать. Но, поскольку подобное уже однажды было с ним, и в тот раз Господь умерил его чувства, так чтобы ему не пришлось оставить Мессу, то он, решив, что подобное будет и в этот раз, с великим страхом и трепетом продолжил службу.

Когда брат Иоанн дошел до Префации о Пресвятой Богородице[20], божественный свет и страстная любовь к Богу столь возросли в его сердце, что достигнув слов «Qui pridie», он уже едва мог сносить сии ликование и сладость. Когда он приступил к Освящению и произнес над Облаткой половину слов, то, сказав «Hoc est», уже не мог продолжать, и повторял раз за разом одни и те же слова «Hoc est enim». А причина, по которой он не мог продолжать службу была в том, что он видел пред собой Христа со множеством ангелов и не мог выдерживать Его Величия. Он понимал, что Христос не войдет в Облатку, и она не пресуществится в Тело Христово, пока он не произнесет другие слова Освящения — «Corpus meum». И вот, когда он стоял так, в смятении и не мог продолжить, Гвардиан и прочие братья, а также множество мирян, что пришли церковь к Мессе, приблизились к алтарю и стояли в изумлении, взирая на то, что делал брат Иоанн, и многие из них благоговейно плакали.

Наконец, после долгого времени было угодно Богу, чтобы брат Иоанн произнес громким голосом: «Enim Corpus meum». И немедленно форма хлеба изменилась, и на Облатке возник Иисус Христос Благословенный, воплощенный и прославленный, явивший чрез то кротость и любовь, которые побудили Его воплотиться от Девы Марии и каждодневно приходить в руки священика, когда тот освящает Облатку.

Тут утешение, ниспосланное брату Иоанну стало еще сладостнее, достигнув такой степени, что, когда он вознес Облатку и освятил Чашу, был он исторгнут из себя, все телесные чувства его замерли, и тело его повалилось назад. Если бы Гвардиан, стоявший позади, не подхватил бы его, брат Иоанн упал бы наземь. И все братья-монахи с мужчинами и женщинами, бывшими в церкви, окружили его и отнесли в ризницу, как мертвого, ибо тело его было совершенно холодным, и его пальцы так окостенели, что их нельзя было ни разжать, ни пошевелить. И в таком состоянии он оставался до третьего часа. И в то время на дворе стояло лето.

Когда брат Иоанн пришел в себя, я, находившийся там, весьма желая узнать, что он испытал, подошел к нему и просил, ради любви к Богу, все мне рассказать. И так как он весьма мне доверял, то поведал обо всем, что случилось с ним. Помимо прочего, брат Иоанн сказал, что, когда он освящал Тело Христово, ему казалось, что душа его тает, как воск, и тело его было будто бы без костей. Так что он не мог поднять руки или сотворить крестное знамение над Облаткой или над Чашей.