– Доброе утро, твоё величество, – поклонился до самого паркета Квасов. – А у меня весть-то к тебе какая хорошая. Слыхал ли ты, благодетель, что мёд до десяти баксов упал?

– Нет, – нахмурился император.

– А вот и не услышишь, – выдохнул Матвей. – Потому что цена липового стала сто пятьдесят долларей за бочку, и в этом я клянусь и крест целую. Уж вскорости денег в империи станет просто завались, выйдешь на улицу, а там девки красные тебе в ноги бух – уууууу, великий государь-надёжа, бабла-то привалило сколько, куды девать не знаем!

Государь довольно-таки милостиво, но всё же слабо улыбнулся.

– Хорошо. – В голосе его вдруг прорезался давно забытый, жёсткий саксонский акцент. – Просто знаешь, встал я тут ночью, с бессонницы, подошёл к окну, а там в отдалении крик странный: «Наконец-то их свергли! Долой жуликов и воров!»

Квасов почувствовал, что ещё слово, и у него будет инфаркт.

– Батюшка! – взревел он. – Да какого рожна ты удумал такое, котик наш самодержавный?! Послышалось тебе богохульное гонево спросонья, как пить дать, – спать ночью надо, а не трудиться бесконечно на благо Расеи, эвон и глазыньки-то твои покраснели ясные! Люди кричали, а то ж, было дело… но вот что именно? «Долой куликов и бобров!» – вот чего!

– Бобров? – в ужасе повторил государь.

– Безусловно, благодетель, – на ходу импровизировал Квасов. – А кого ещё-то? Эти бобры, батюшка, совсем обнаглели, полный кошмар. Всю Москву заполонили, деваться некуда. На машинах ездят как хотят, с мафией якшаются, казну разворовали, сами Запад хают, а детей за границу учиться отправили. Суки, можно сказать, натуральные, а не бобры.

– Zum Teufel,[47] – впервые за много лет перешёл на немецкий император. – На машинах… казна… дети… я, кажется, с ума схожу… что это за бобры такие вообще?

– Модифицированные Госдепом, батюшка, – не моргнув глазом, объяснил Матвей. – Заслали их к нам северомериканцы окаянные с помощью китайцев, а бобры расплодились враз. Подлые, тупые, жадные. Ну, народ и не выдержал, вишь… выкинул их к свиньям, потому и радуется, и тебя славит – куда б, говорит, нам деться, если бы не великий государь-батюшка, а так с Божьей помощью и царёвой дланью наконец-то бобров задавили.

– А, ну и замечательно, – успокоился государь. – Тогда всё нормально.

«Хорошо ещё, про куликов не спросил, – вытер холодный пот со лба Квасов. – Иначе не знаю, как бы я здесь выкручивался. И Господи, ведь это ещё только начало…»

Закончив общение с государем и рассказав ему, как рожь везде колосится, солнышко светит, а Русь великая прирастает богатством да медопроводами в Европу, Матвей откланялся и, шатаясь, на негнущихся ногах вышел в приёмную. Там его уже поджидал комиссар по религиозным делам товарищ Шкуро.

– Молодец, – небрежно похвалил он Квасова и сунул тому в конверте гонорар – новую золотую карточку «Visa-Робеспьеръ».

Матвей прощупал пластик сквозь бумагу.

– Надбавить бы надо, – по-купечески сказал он. – Последние ж нервы трачу. А вдруг догадается? Болтаться мне тогда вместе с вами, сударики добрые, на одной осине.

– С чего ему догадаться-то? – усмехнулся Шкуро. – Он и раньше понятия не имел, что в стране творится, какие цены в магазинах, о чём народ думает. Всё нормально. Иди, братец, и не забивай себе голову ерундой. Завтра утром ждём с новым докладом.