Гончаров соскочил с подоконника.

– Все понятно. Иди одевайся. Поедем к нам.

Здесь не та обстановка.

Андрей затушил окурок и вышел в коридор.

– Ну и как? – спросил Казанцев.

– Тьфу…

В тесном коридоре приехавший медик, разложив свой инвентарь, склонился над трупом Антона. Заметив ребят, он кивнул головой и продолжил работу. Дежурных медиков было всего трое на город, из-за чего возникала очередь на долгие часы, но сегодня, если можно так сказать, повезло. Эксперты, занимаясь привычным делом, бороздили комнаты.

– Хозяина откатать надо, – напомнил старший криминалист, заметив движение в коридоре.

– Откатаем.

Андрей снял бежевый плащ, перекинул через пуку и, еще раз взглянув на лежащего, вышел из квартиры.

Паша на секунду задержался.

– Ну что? – поинтересовался он у медика.

Причина смерти была очевидна, но вопрос задавался в ожидании любой дополнительной информации.

– Выстрел в висок, но не в упор. Удивительно, но пуля в голове, оружие, вероятно, слабомощное.

– Калибр?

– Извините, голубчик…

– Понял, виноват.

– Нос сломан боковым ударом. Пока все. Гончаров догнал не ставших ждать лифта коллег. По обыкновению вопросы поквартирного обхода легли на участковых и оставшихся членов убойной группы – Лешу и Колю. По армейскому принципу, как самые молодые они исполняли черновую работу.

Ребята не обижались, все начинали с этого; в конце концов, любая профессия познается с азов. А вытрясти информацию из что-то видевшего свидетеля порой не так просто. И фронт приложения своих способностей здесь довольно велик. Кнут – пряник, страх – совесть. И все остальное.

Перед дверьми вытрезвителя притормозили. Образ отдела по раскрытию убийств не должен сочетаться с незаправленным диваном, переполненными мусорками и портяночным ароматом, кто бы в отдел ни заходил. Солидность фирмы, как и солидность человека, начинается с внешности. Это не рекламная догма, это общепризнанный факт.

В дороге молчали. Добрались на машине экспертов, благо она бездействовала. Первые удары бензиновой вакханалии пока не коснулись министерства, но на талоны на колонках посматривали недовольно, и тенденции милицейских водителей сократить маршрут отмечались повсеместно.

Двадцатилитровый талонный лимит отделенческих машин, бивший по престижу, но не по личному карману, в любую минуту все-таки мог ударить по кошельку, и ссылки водителей на невозможность того или иного маршрута воспринимались с пониманием. Заправляться за свои кровные не хочет никто, какой бы ни была причина поездки. «Ломают двери? Бьют рожу? Где-где? Извините, это далековато. У нас лимит. К приезду ответственного от руководства машина должна быть на ходу. А к вам направляем участкового. Пешком. Ждите».

Гончаров в темпе аллегро придал помещению более-менее благопристойный вид, после чего пригласил Андрея.

– Падай, потерпевший. – Белкин с ходу давал понять, что испытывает легкое недоверие к услышанной только что истории.

– Но я действительно потерпевший.

– Без сомнения. А как тот, Антон, кажется? Он ведь тоже потерпевший, верно?

– К чему это вы? Ваш сарказм…

– Кончай демагогию. Пришли к тебе, убили его. Доходит? Отпускай тормоза побыстрее. Слушаю про деньги.