– Немедленно убери эту штуку!

Никки вздохнул и захлопнул игру. Они проехали мимо незнакомого паба, затем мимо нового отеля. Мама сказала, что они ищут M3, но Танзи давно не видела никаких указателей на M3. Норман начал тихо подвывать. По прикидкам Танзи, через тридцать восемь секунд мама скажет, что это действует ей на нервы.

Мама продержалась двадцать семь.

– Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Невозможно сосредоточиться. Никки! Я тебя очень прошу, смотри в карту.

– Норман все заливает слюнями. По-моему, ему надо выйти. – Танзи отодвинулась.

Никки щурился на указатели.

– Эта дорога, похоже, ведет в Саутгемптон.

– Но нам туда не надо.

– А я о чем?

Нестерпимо пахло маслом. Может, что-то протекает? Танзи зажала нос перчаткой.

– Может, просто вернемся и начнем сначала?

Мама зарычала, свернула с дороги на следующем съезде и поехала по круговой развязке. На поворотах сухожилия на ее шее выпирали, будто маленькие стальные канаты. Все старательно не заметили, с каким скрежетом они развернулись и поехали обратно по другой стороне шоссе.

– Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Пожалуйста.

Одна из педалей была такой жесткой, что маме приходилось опираться на нее всем весом, только чтобы сменить передачу. Мама подняла взгляд и указала на поворот на город:

– Что мне делать, Никки? Поворачивать сюда?

– О боже, он пукнул, мама! Я сейчас задохнусь.

– Никки, пожалуйста, посмотри в карту.

Танзи припомнила, что мама терпеть не может водить машину. Она довольно туго соображает и уверяет, будто у нее нет нужных синапсов. К тому же, если честно, запах, пропитавший машину, был настолько отвратителен, что собраться с мыслями было непросто.

Танзи начала давиться:

– Я умираю!

Норман повернул к ней свою большую старую голову. Его печальный взгляд упрекал Танзи в неоправданной жестокости.

– Но тут два поворота. Какой выбрать – первый или второй?

– Ну конечно второй. Ой, нет, извини… первый.

– Что?

Мама резко свернула с шоссе на съезд, едва не прокатившись по заросшей травой обочине. Машина содрогнулась, когда они задели бордюр, и Танзи пришлось отпустить нос, чтобы схватить Нормана за ошейник.

– Неужели так сложно…

– Я имел в виду следующий. Этот ведет совсем в другую сторону.

– Мы едем уже полчаса, но дальше от цели, чем в самом начале. Господи, Никки, я…

И тогда Танзи увидела мигающий голубой свет.

Она уставилась в зеркало заднего вида, затем обернулась и посмотрела в окно, не веря собственным глазам. Танзи молилась, чтобы полицейские проехали мимо, спеша на место неведомой аварии. Но они неуклонно приближались, пока холодный голубой свет не затопил «роллс-ройс».

Никки с трудом развернулся:

– Э-э-э, Джесс, по-моему, они хотят, чтобы ты затормозила.

– Твою мать! Мать, мать, мать. Танзи, ты ничего не слышала. – Мама перевела дыхание, поудобнее перехватила руль и сбросила скорость. – Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Никки чуть сгорбился:

– Э-э-э, Джесс?

– Не сейчас, Никки.

Полицейские тоже притормаживали. У Танзи вспотели ладони. «Все будет хорошо».

– Надо было раньше сказать, что у меня с собой травка.

Джесс стояла на поросшей травой обочине шоссе в одиннадцать часов сорок минут вечера в обществе двух полицейских, которые обращались с ней не как с крупной преступницей, чего она отчасти ожидала, а намного хуже – как с непроходимой дурой. Снисходительно и нравоучительно. «И часто вы катаете семью по ночам, мадам? И всего с одной фарой? Вы действительно не замечали, что ваш акцизный диск просрочен на два года?» Они пока не обнаружили, что у нее нет страховки. Это удовольствие еще предстояло.