А сейчас он доберётся до партизан, и они переночуют на старой мельнице — тем более что туда должен подойти Янек. Вообще-то он должен был быть ещё утром, как и договаривались. Но времена нынче неспокойные, парень мог и задержаться — мало ли причин? Немцы облаву устроили или мост перекрыли, сам мог простудиться и заболеть.

На обратную дорогу ушло часа два: резона спешить, бежать не было. Жаль, конечно, что затея с бульдозером сегодня сорвалась.

Партизаны ждали его у шлюза, как и договаривались. От холода носы у них покраснели, а Саше было жарко. Он отмерил сегодня ногами верных двадцать пять — тридцать километров.

— Всё, парни, идём на мельницу, ночевать.

— Батька, ты же вроде на какой-то коробчонке обещал заявиться? — спросил Сергей.

— Сорвалось.

Осенью темнеет быстро, и к мельнице они добрались уже в сумерках. Хоть и нежилое помещение, а всё же стены и крыша, защита от ветра.

Поужинали консервами и сухарями.

— Чайку бы горяченького! — мечтательно вздохнул Настусь.

— Ага, с кусковым сахаром вприкуску и с баранками, — поддержал его Василь.

Саша и сам бы не отказался от горячего — всё-таки они совсем пацаны, мечтают о сладком. Саша попытался вспомнить, когда партизаны пробовали сахар или вообще сладкое в последний раз, но не смог. Вот ведь балда стоеросовая! Соль и консервы взяли у немцев со склада, а про сахар забыли. А ведь он там наверняка был, немцам сахар по нормативам положен. Только о сладком не вспомнил никто.

Оставив часового, они улеглись спать.

В полночь Саша проснулся и пошёл, что называется, «до ветру». Немного постоял на природе, пока глаза к темноте привыкли.

Недалеко от него раздался хруст веток. Странно, ветра нет… Донёсся тихий говор. Янек, что ли, явился? Чего же он тогда ночью это сделал? И с кем говорит?

Пригнувшись, Саша метнулся в здание мельницы и коротко приказал часовому:

— Буди ребят.

Сам растолкал Сергея.

— Снаружи неладное что-то, готовь пулемёт.

Партизаны проснулись уже все.

— Оружие к бою, только тихо. Настусь — к этому окну, Часлав — сюда. Юзик, ты наверх. Мы с Сергеем держим дверь.

Быстро и бесшумно партизаны заняли свои места.

Снаружи, по каменным ступеням, раздались осторожные шаги. Может, их и слышно не было бы, если бы не подковки — сапоги были явно немецкие.

Но в принципе, у всех бойцов отряда были такие после диверсии на шоссе.

Медленно и тихо отворилась дверь. Хоть и ночь, но в здании мельницы было темнее, чем на улице, и потому в дверном проёме высветился силуэт немца. Главное — стальной шлем на нём слегка поблескивал, и шинель была немецкого покроя. На Янеке шинели не было, а стальных шлемов вообще не было ни у кого из партизан.

Не раздумывая, Саша дал по немцу очередь. Вспышки выстрелов ослепили его самого.

Немец завалился на пороге, забаррикадировав своим телом открытую дверь. Раздался какой-то металлический стук — видимо, немец ударил оружием по камню. А память услужливо подсказала — так стучит граната при падении.

Саша только рот открыл, чтобы предупредить своих, как сверкнула вспышка, и грохот заложил уши. И сразу, как по сигналу, со всех сторон по мельнице ударили автоматы и пулемёты.