Я сделал глубокий разрез, слева направо, через всю нижнюю часть живота, но в отличие от Полли не остановился на этом. Работа предстояла большая. Этот разрез получился длиннее, глубже, более рабочим. Вспоров кусок, ведущий к внутренностям, я откинул его в сторону, как откидывают брезент, и увидел абстрактное переплетение кишок. В тусклом сиянии луны они были похожи на толстые колбаски фарша, спутанные в лабиринт. Возможно, я замялся, возможно, нет. Кровь была, но поскольку сердце, перегонявшее ее, остановилось, напор исчез, поэтому она просто стекала вниз и исчезала в складках одежды.
Мне приходилось видеть выпотрошенных животных, и я не испытывал никакого раскаяния, поскольку сейчас передо мной был просто мешок, начисто лишенный духовных измерений, чувств, памяти, индивидуальности, надежды и страха. Просунув нож под колбаски, я обнаружил выход – то есть толстую кишку, ведущую к заднему проходу, и перерезал ее, обнаружив, что она скользкая, однако уступает лезвию, как только оно находит точку опоры и начинает действовать настойчиво. Моему взору открылось все кровавое месиво. Я крепко схватил колбаски – мои перчатки в лунном сиянии стали черными там, где при свете солнца они стали бы алыми, – извлек один скользкий сгусток и бросил его женщине на плечо, так что тот не улетел, но размотался, поскольку все его узлы распутались в воздухе.
Этот прорыв в брюшную полость лишил убитую почти всех внутренностей, но поскольку около четверти кишечника все-таки осталось, я повторил свое действие, убрав все, за исключением остатков того, что оставалось, и перебросил это через то же плечо. И снова феномен распутывания – ярды скрученных петель в процессе полета превратились в длинную тонкую ленту.
Вот таким образом проходило исследование. А теперь – главное блюдо. Моим наставником был доктор Грей, легендарная острота шеффилдской стали упростила работу, однако настоящим горючим, раскалившим мою топку, явилась решимость довести дело до конца. Я погрузился в сотворенный мною кратер, ведя поиски в глубине, среди растерзанной плоти и разлившейся жидкости, и хотя перчатки не позволяли пальцам полностью получать ощущения, нашел то, что искал. Мысленно я называл это «печеньем». Отыскав, я ловким движением руки извлек два трофея, описать которые предоставляю журналистам, если они посмеют[10].
Вытерев нож о платье убитой, я выпрямился и убрал его на место. Свои трофеи я положил во внутренний карман: я был уверен, что они, тщательно вытертые, не промочат насквозь плотную шерстяную ткань. Стащив с рук перчатки, я убрал их каждую в свой карман и быстро оглядел свою одежду, убеждаясь в том, что темная материя и темнота ночи надежно все скроют. Нащупав в кармане кольца, я убедился, что оба на месте, и ушел через ту же дверь, через которую пришел.
На Хэнбери я повернул направо, но обошел стороной Брик-лейн и Коммершл-стрит, поскольку, как я опасался, обе улицы были ярко освещены и мне не удалось бы скрыть кровь от внутренностей милой дамочки, если б она просочилась сквозь шерсть. Вместо этого я свернул на Уилкс-стрит и продолжил петлять наобум по темному лабиринту Уайтчепела. Лишь изредка я видел в темноте призрачные тени да пару раз слышал негромкий призыв: «Сэр, вы что-нибудь ищете?», но я решительно качал головой, продолжая идти размеренным, спокойным шагом. Достав у самого последнего газового фонаря часы, я увидел, что времени нет еще и половины пятого.