– Для его светлости это слишком низко, – ответил я. – К тому же простые полицейские видят больше и больше знают.

Вероятно, мой треп пришелся этим людям по душе. Я всегда был одарен остроумием, а в плохой обстановке хорошая голова, позволяющая быстро ответить метким словцом, бывает крайне полезна.

– Ты все узнаешь тогда, когда узнаем мы, лорд Ирландец из лучшего дублинского борделя.

– Больше всех мне в этом заведении нравится Салли О’Хара, – ответил я, вызвав всеобщий смех, хотя мне ни разу в жизни не доводилось ходить по борделям.

– Ладно, кореш, я продам тебе свои заметки, – наконец сказал один тип.

Он был из Центрального агентства новостей, службы, занимающейся поставкой информации во второ- и третьесортные издания, не имеющие достаточного штата собственных корреспондентов.

– Ишь чего вздумал, болван! Мне не нужны твои заметки, мне нужна только информация. Я сам прекрасно умею писать.

Поторговавшись немного, мы в конце концов сошлись на нескольких шиллингах, что, вероятно, было больше, чем он смог бы получить от «Лондонского сплетника».

– Лет сорок, проститутка, ни имени, ни документов; ее обнаружил рабочий по имени Чарли Кросс, К-Р-О-С-С, живущий чуть дальше по этому же переулку, в три сорок, лежащей там, где ты можешь ее видеть.

И я ее увидел. Она лежала на земле, крохотный мертвый комочек, накрытая каким-то покрывалом, а вокруг констебли и следователи в свете не слишком уж эффективных газовых фонарей искали «улики» – или воображали, что ищут их.

– Полиция разослала людей оповестить жителей здешнего прихода, чтобы те опознали несчастную, но пока что никаких результатов.

– Ее здорово порезали, да?

– Так говорит первый констебль.

– А почему крови так мало?

И это действительно было так. Я ожидал увидеть повсюду разлившиеся лужи, багрово-красные в свете фонарей. Мелодраматическое воображение!

– Мое предположение – все впиталось в ее одежду. Этот кринолин впитывает все жидкое – кровь, сперму, пиво, вино, блевотину…

– Достаточно, – остановил его я. – Что-нибудь еще?

– Теперь ты знаешь все, что известно нам.

– Замечательно. «Фараоны» пустят нас взглянуть на тело?

– Посмотрим.

Я постоял с собратьями по ремеслу еще несколько минут. Наконец подкатила двуколка из морга и двое полицейских склонились к женщине, чтобы ее поднять. Ее – теперь, строго говоря, это уже было не «она», а «оно» – отвезут в морг на Олд-Монтегю-стрит, совсем неподалеку.

– Послушайте, – обратился я к ближайшему полицейскому в форме, – я из «Стар». Я не имею отношения к этой своре шакалов, я настоящий журналист. Старина, мне бы очень хотелось взглянуть на нее.

Обернувшись, полицейский посмотрел на меня так, словно я был мальчишкой из романа Диккенса, у которого хватило наглости попросить добавку[5].

– «Стар», – повторил я, делая вид, будто не заметил его удивленной гримасы. – Быть может, я упомяну вас в своей заметке, и вы получите повышение.

Я по природе своей аморален. Без каких-либо наставлений я сразу же сообразил, что сияние славы пойдет на пользу карьере любого человека, и то, что у меня в отличие от дешевых писак имелся доступ к ней, было существенным преимуществом.