Мари не стала слушать дальше. Она бегом устремилась к двери. О боже, надо поскорее предупредить отца! Прежде всего — отец! А с любовью можно и подождать… Она вернется позже, чтобы узнать, что же ей следует сказать Рено. Дама не успела и пальцем пошевелить, удерживая девушку, а та уже была за дверью.

— До чего же поспешно она ушла… — прошептала колдунья, которую охватило ужасное подозрение. — Нет, не ушла, это было похоже на бегство… Неужели она все-таки шпионка? Как знать? Этот человек способен на любую хитрость, как и на любое злодейство. Он — сама Смерть, и он — сама Ложь. Нам необходимо завтра же уехать из Парижа…

Мари, не глядя по сторонам, пробежала через площадь и пулей ворвалась в заполненный людьми двор роскошного здания. Здесь были стражники, офицеры, воины, вооруженные луками и алебардами, — словом, не меньше солдат, чем в какой-нибудь королевской крепости. Вся дрожа от волнения, девушка приблизилась к высокому широкоплечему всаднику с суровым лицом. Он в это время как раз поставил ногу на землю, спускаясь с седла.

— Мари? — нахмурив брови, удивленно спросил человек с суровым лицом. — Почему вы так поздно возвращаетесь с мессы? Что могло произойти?

— Батюшка, мне непременно нужно поговорить с вами! — задыхаясь, сказала Мари. — Речь идет о вашей жизни!

— Моя жизнь! Ее прекрасно охраняют, и никакой другой защиты не требуется. Горе тому, кто осмелится… Ну, хорошо: идите и подождите меня на моей половине.

Мари удалилась, а он, сделав несколько шагов, остановился и, вздрогнув, произнес:

— Впрочем… Та женщина с седыми волосами прокляла меня… Она предсказала, что меня разорвут в клочья, как раздирает оленя свора собак… О господи! Надо сейчас же найти эту женщину! Стража! Пусть запрут ворота, пусть удвоят караулы!

Отдав приказ, важный сеньор двинулся к лестнице, ведущей в его комнаты.

Дом, где происходили все эти события, принадлежал главному превотальному судье. Этому самому сеньору, этому человеку, одно только имя которого вызывало проклятия со всех сторон. Мари, бедная Мари! Она была дочерью барона де Жерфо, сеньора де Круамара!

Войдя к себе и оказавшись в комнате, обставленной с поистине королевским великолепием, Круамар увидел свою дочь коленопреклоненной перед небольшим алтарем в молельне. Минуту он молча смотрел на девушку, потом, сжав кулаки, прошептал:

— Что станется с ней, если меня убьют? Та женщина кричала, что я буду проклят и в потомстве!

Он яростно тряхнул головой, подошел ближе к алтарю, тронул дочь за плечо. Мари поднялась с колен, такая бледная, что суровый сеньор разволновался:

— Что с вами, дочь моя?

— Отец, умоляю вас, никуда не выходите из дома трое суток! — попросила Мари, молитвенно сложив руки у груди. — Обещайте мне не выходить три дня!

— Что еще за капризы? Я слишком избаловал вас, Мари… Холил, лелеял… Правда, у меня больше нет никого на свете, кроме тебя, дочка… Да, только ты… и моя страсть к порядку в обществе… Но всю мою нежность я отдал одной тебе. Зато все мое отвращение, вся неприязнь — к тем, кто нарушает этот порядок: к еретикам, к колдунам…