— Ты хочешь сказать, что он сознательно подставил под удар наш тихоокеанский флот?! — воскликнул Уайт. — Это же несусветная чепуха!

Донахью сделал маленький глоток из бокала.

— Ты рассуждаешь как профан. Что мы потеряли в то утро? Под японские бомбы и торпеды попали восемь старых линкоров, из них шесть через некоторое время вернулись в строй. Все крейсеры уцелели. Затонули два эсминца и совсем старая галоша «Юта», которую можно было бы поднять, но решили не возиться с ней. Вот и все наши потери…

— А четыре с половиной тысячи убитых и раненых?– закричал Уайт и стукнул кулаком по столику. Пепельница упала на пол. — Это ерунда? Выходит, Рузвельт хладнокровно принес их в жертву ради своей политики!

Донахью поднял пепельницу с пола и ответил ровным голосом:

— История требует жертв. Большие политики, такие, как Рузвельт, никогда не были мягкотелыми слизняками. Я воздаю должное Рузвельту. Подсунув японцам Пёрл-Харбор, он выбил почву из-под ног всех наших изоляционистов. Это у него великолепно получилось — удар в стиле короля тенниса Тильдена.

Уайт осторожно погладил ушибленный кулак и усмехнулся.

— Все понятно. Рузвельта надо скомпрометировать посмертно. Оплевать его имя, смешать с грязью. И все потому, что Рузвельт проводил политику сотрудничества с Москвой в борьбе против наци. Я помню его слова, могу точно процитировать: «Американский народ рад и гордится тем, что находится в союзе с храбрым народом России». Так заявил он — один из самых выдающихся президентов в истории Америки. И он смотрел далеко вперед, как подобает великому человеку. Он считал, что без полного искоренения германского милитаризма нельзя будет обезопасить человечество от новой войны. Помнишь его выражение «незавершенный мир»? Под этим он подразумевал сохранение остатков войны. Он неоднократно предупреждал, что надо обезвредить нацистов до конца, не оставлять у них ни одной частицы военной мощи, иначе они опять поднимутся, накопят силы и обязательно снова нападут на миролюбивые народы. Он вам завещал продолжать дружбу с Россией, чтобы не допустить возрождения германского милитаризма. Но тот, кто поселился в Белом доме после Рузвельта, хочет полностью зачеркнуть его политику. Вот почему благословляющие нынешний курс решили опорочить память Рузвельта, а заодно замазать и свалить на него свои непростительные ошибки и просчеты. Вот почему создается гнуснейшая легенда о том, что Рузвельт сознательно и хладнокровно организовал Пёрл-Харбор. Какая невероятная клевета!

Донахью осушил бокал и, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся. Но глаза его оставались серьезными.

— Узнаю тебя, Никки. Такой же, каким был и прежде… совсем не повзрослел. Эмоциональный, сентиментальный, сумбурный, наивный. И судя по всему, стремительно катишься влево. Придется поговорить с твоей женой, чтобы удержала тебя. — Донахью похлопал Уайта по руке. — Но наши идейные разногласия не должны отражаться на нашей старой дружбе.

Уайт кивнул головой:

— Хочу надеяться…

— Все-таки смешно, — продолжал с застывшей улыбкой Донахью, — смешно, что ты защищаешь Рузвельта. Уж кому-кому, но не тебе…