Это было типичное загруженное утро в морге, и уже были проведены три вскрытия.

Усадив профессора на стул, я принялся смывать личинок с тела, поливая его теплой водой из шланга.

Присев, профессор вздохнул.

– Придется тебе сделать все самому, Питер. Я проконтролирую отсюда. Ты справишься, – добавил он, увидев мою нерешительность. – Я ненадолго прилягу в комнате для родных. Можешь позвать меня, когда тело будет готово на столе.

Провести вскрытие для меня было честью, но я был измотан и гадал, сколько еще продержусь в одиночку. Я уже и не помнил, когда в последний раз не валился с ног от усталости. День заканчивался каждый раз одинаково: вернувшись поздно вечером домой, я, шатаясь, переступал через порог квартиры и, если был в состоянии, останавливался на кухне, чтобы немного перекусить – у меня едва хватало сил, чтобы жевать, не говоря уже о том, чтобы рассказать Венди о прошедшем дне (в конце концов, у меня не было особого желания снова все вспоминать, да и в любом случае я предпочитал избавлять ее от лишних подробностей), – после чего падал камнем в кровать. Когда на следующее утро звонил будильник (если мне посчастливилось проспать всю ночь, непотревоженным телефонным звонком или маленьким сыном), мне казалось, будто я только сомкнул глаза. По крайней мере, ночные кошмары меня не беспокоили – я спал мертвым сном.

В то утро за завтраком, когда я таращился в чашку с чаем, словно это был колодец печали, Венди повторила вопрос, который частенько в отчаянии задавала: «Господи, Питер, почему ты не уволишься? Большую часть времени ты подавлен. Эта работа загонит тебя в могилу!»

Она была права. Дома я был словно зомби, и когда у меня все же проявлялись эмоции, чаще всего это было чувство безысходности, которое периодически на меня накатывало. Каждые несколько недель я брал себя в руки и твердил, что все будет хорошо, что этот кошмар закончится, что это было следствием загруженной работы с массой обязанностей вкупе с жизнью с маленьким ребенком в самом большом городе мира. Но этот кошмар так никуда и не девался. В то время я и понятия не имел, что со мной творится и чем это все грозит закончиться, если я не предприму решительных мер. Тем не менее, благодаря Венди я все-таки понимал, что основная причина была в работе. Таким образом, в то утро я прислушался к ее совету и набросал черновик заявления на увольнение. Я пошел на работу, и конверт, словно налитый свинцом, тяготил внутренний карман моего пиджака. Прежде чем я успел бросить письмо в почтовый ящик морга, меня ждало очередное убийство, и, как это обычно бывает с убийствами, нельзя было терять ни минуты.

Казалось, тем летом в воздухе витало что-то особенное, и я не имею в виду радиоактивные осадки из Чернобыля. Насильственные смерти следовали одна за другой, и с каждым днем жизнь в морге становилась все безумнее. В тот месяц мы исследовали еще тридцать три случая подозрительной гибели, девятнадцать из которых оказались убийствами.