Он насчитал на стенах пятьдесят семь красных, желтых и зеленых лампочек, при помощи которых следили за водой и электричеством, пересчитал их еще раз.

Ни шагов, ни голосов.

Он был уверен — никто не заметил, как тело упало на пол в помещении, дверь которого вела прямиком в подземный коридор, соединяющий технический этаж с корпусом «G». Он ухватился за раковину, встал, кружилась голова, но сидевшая внутри слабость вскоре исчезла, и он снова мог доверять своему телу.

Пит вгляделся в тревожную темноту.

На стеллаже под предохранителями висел карманный фонарик; Пит решил не зажигать лампу, а взять фонарик — это позволит глазам постепенно привыкнуть к свету. Когда тьма сменилась светом, глаза заболели больше, чем Пит ожидал; он даже вскрикнул, когда на него сверкнуло из зеркала над раковиной.

Он закрыл глаза и подождал.

Зеркало больше не било по глазам.

В зеркале он увидел голову, волосы на которой висели клоками. Пит подобрал с пола ножницы и принялся ровнять волосы, пока на голове не остался ежик в несколько миллиметров длиной. Бритва, лежавшая в ящике того же письменного стола, своевременно перекочевала в карман штанов. Пит смочил лицо и стал, сантиметр за сантиметром, соскребать бороду, которую начал отращивать сразу после с заседания в Русенбаде, где было принято решение о внедрении его за высокие стены Аспсосской тюрьмы.

Он снова вгляделся в зеркало.

Четыре дня назад у него были длинные светлые волосы и трехнедельная борода.

Теперь он был коротко стрижен и чисто выбрит.

Другое лицо.

Не закрывая воду, он разделся догола и сунул замусоленный кусок мыла, лежавший на раковине, под капли, которые не были мочой. Вымылся и подождал, пока тело высохнет в жарком помещении. Вернулся к трубе, к острому косому разрезу в металле, пошарил там и вытащил узел одежды, бывшей несколько дней назад на тюремном инспекторе по фамилии Якобсон, а потом какое-то время служившей подушкой, защищая шею, благодаря чему не впитала в себя мочу и экскременты.

Они были примерно одного роста, и форма села почти идеально. Может, брюки оказались коротковаты, немного жали ботинки, но это не мешало и не бросалось в глаза.

Пит стоял у двери и ждал.

Наверное, он должен был испытывать страх, напряжение, тревогу. Он не чувствовал ничего. Ему пришлось существовать в этом состоянии, ведь выжить он мог, только отключив чувства. Ни о чем не думать, ничего не желать. Нет ни Софьи, ни Хуго и Расмуса, ничто не напоминает о жизни.

Он носил бесчувственность в себе с той минуты, как сделал первые шаги по тюремному двору.

Это состояние отпустило его всего однажды.

Перед самым выстрелом.

Он стоял у окна, поправлял наушник и в последний раз искоса глянул на церковную колокольню. Посмотрел на ковер, скрывающий тело, покрытое взрывчаткой, на чан с соляркой, бензин где-то у их ног и зажигалку в своей руке. Он проверил свое положение — надо стоять так, чтобы профиль был полностью на виду, надо вынудить их целиться в голову — никакой криминалист потом не усомнится, что череп снесло выстрелом.

Два мгновения смертной тоски.

В наушнике послышалась команда стрелять. Он стоял и ждал. Но ноги унесли его в сторону слишком рано, они двигались как будто сами по себе.