— Дефо, что случилось? Тебе больно? У тебя горе? Фигура под одеялом не шевельнулась даже после того, как он потряс ее.

— Ты спишь, Джозеф?

Может быть, Дефо стонет во сне, потому что ему снится плохой сон? Тут он заметил, что голые ноги проводника высунулись наружу из-под полога палатки.

— Ты замерз?

Взяв свое одеяло, он укрыл товарища, но решил не тревожить его, втаскивая обратно в палатку.

Дефо лежал неподвижно, дышал ровно. Легко приложив руку к груди, можно было почувствовать спокойное биение его сердца.

— Тебе чем-нибудь помочь? Ты скажи.

Непонятно, что делать в такой ситуации. Симпсон снова прилег. Видимо, Дефо стонал во сне. Но как страшно! Этот стон запомнится ему теперь на всю оставшуюся жизнь. Не потревожит ли Джо спокойствие дикого леса? Долго еще богослов обдумывал случившееся, пытаясь, не без успеха, извлечь рациональное объяснение. Но в самой глубине души лежала неуспокоенная тревога.

Сон — лучшее лекарство. Он успокаивает, отодвигая все заботы на будущее, дает отдых, восстанавливает силы, но одновременно сон — это злейший враг в момент опасности, когда требуется полная мобилизация всех способностей. Он убаюкивает, когда надо бодрствовать, нашептывает успокаивающие глупости, когда надо смотреть в оба. Но что такое сон, когда ни предпринять ничего нельзя, ни успокоиться невозможно? Вязкая полудрема, не похожая ни на что: одна половина мозга затянута мраком, пока другая — то ли следит за событиями, то ли грезит наяву.

Таково было состояние Симпсона. Что делать, он не знал, а приемлемого объяснения происшедшему не придумал, потому что, как он считал, не заметил чего-то важного, ставящего все на свои места. Но что тут можно было проглядеть?

В полусне ли ему почудилось, или он на самом деле видел темную фигуру соседа, сидящего на постели и дрожащего мелкой дрожью? Далеко не сразу, только на следующий день, он понял, что проводника не лихорадило, а приводило в трепет что-то стоящее прямо перед пологом их палатки. На этот раз Дефо не кричал, а просто съежился от страха, инстинктивно желая стать маленьким и незаметным, забиться куда-нибудь в угол.

Проснувшись, Симпсон задал какой-то вопрос проводнику, но не дождался ответа. Он с удивлением посмотрел на него и вспомнил ночную сцену, так встревожившую его. В этот момент, нарушая почти космическое безмолвие леса, раздался необычный звук. Он исходил откуда-то сверху, неожиданный, отчетливый и невыразимо жуткий. Его можно было принять за человеческий голос, если бы не явственная примесь дикого рева, не мешающая, однако, странному крику быть мелодичным и необъяснимо влекущим. Мелодия состояла из двух различимых нот; если постараться, можно было даже разобрать постоянное повторение имени проводника: «Де-фо, Де-фо».

Впоследствии студент с изумлением понял у что он, посвятивший себя высокому призванию — изучению божественного слова, не может адекватно описать эту ужасную песню, потому что ее не с чем сравнивать, ничего похожего не найти в человеческом бытии. Вместо объяснений получались одни противоречия: с одной стороны, звук походил на дикий, озлобленный рык, а с другой — на тихий, зовущий плач.