Жить мученикам оставалось два с половиной месяца. Издевательства над ними становились все изощреннее…

За три дня до злодеяния для царской семьи было совершено богослужение. Когда запели молитву «Со святыми упокой…», вся семья неожиданно стала на колени. В тот день, по свидетельству очевидцев, они выглядели как-то необычно угнетенно. Словно предчувствуя близкий конец, они пропели погребальную песнь над самими собой…

В ночь на 17 июля 1918 года за ними пришли, сказав, что их вывозят из города. Вместо этого их привели в подвал; здесь стояло несколько стульев, и государь с наследником на руках сел посередине. Кроме царской семьи, тут находились доктор Боткин и слуги. Ждали знака к отъезду. Вдруг в подвал вошел комиссар Юровский в сопровождении солдат и объявил о предстоящем расстреле. Государыня успела перекреститься; она была убита сразу, одновременно с государем. Алексей и царевна Анастасия мучились дольше всех; первая пуля не принесла им смерти, и солдаты добили их штыками. Доктор Боткин и трое слуг разделили участь царской семьи.

Место убиения Царской Семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Фотоснимок того времени.

Злодейское убийство невинных людей, среди которых были ребенок и молодые девушки, — уже само по себе страшное преступление. Но Екатеринбургскую трагедию называют убийством XX века и считают исторической катастрофой все же по особой причине. Николай II был не просто прекрасным человеком и добрым христианином — он был Божиим помазанником. При его восшествии на престол над ним было совершено Таинство Помазания, после которого Николай стал священной особой. Поэтому убийство Государя и его семьи — страшное святотатство, навлекшее Божий гнев на Россию и имевшее для ее судьбы роковые последствия…

Наталья Бонецкая

Мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович по постановлению Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство — исполнительный комитет — одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководствуясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего Государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от Престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринимал для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… И вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России небольшой кучкой людей не за какую-нибудь вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводится в исполнение, и это деяние — уже после расстрела — одобряется высшею властью. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заключают в тюрьмы, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк. 11, 28).