Ну, вот чего она склонилась надо мной и сосредоточенно смотрит в глаза, пытаясь рассмотреть там… А что она там увидеть хочет? Как я отношусь к женскому полу? Да положительно отношусь. Положить и сверху забраться, милое дело. Хотя можно наоборот. Тоже весьма интересно.

— Тима? Тима? — ну и чего она меня трясёт? Я, может, чуть великое открытие не совершил. Я, может, практически разработал идеальное средство по совра… Хряпсь!

— Тома, ты чего обалдела? — хватаюсь за левую щёку, которая полыхает огнём от жёсткой пощёчины. Сам отталкиваюсь ногами от пола, кресло на колёсиках слегка отъезжает от этой ненормальной. Которая, сперва, долго не даёт, потом травит жутким ядом от которого писька может стать не нужной, а потом херачит по роже. Вон даже губу разбила. А вот не буду лечить, пусть видит, что натворила. Вот только обезболю, я же не мазохист.

— А чего ты сидишь, как не живой и пялишься в стену? Ой! — замечает струйку крови текущую из уголка рта. Делает движение в мою сторону, но я ещё отодвигаюсь и, встретив спинкой стену, выставляю перед собой руку. А фиг её бешённую знает. Меня по лицу нельзя бить. Мне больно. И, вообще, ответить могу. Потом буду душевно мучиться, страдать, прощу ей всё. И фиг мне, а не секс. Что? Ах она коварная!

— Ты это. Держи дистанцию, — выговариваю, кривясь от жутчайшей боли в разбитой губе. Можно сказать я смертельно ранет. Ну, почти. — Томка, ты что обалдела совсем? Мне же больно!

— Тимка, прости, — кидается к шкафу и начинает доставать оттуда вату, бинты, зелёнку, йод, мазь Вишневского, но добила меня пачка Ибупрофена. Это такое обезболивающее, если кто не знал. Откуда? Нет, вы не поняли. Откуда в этом рассаднике ведьмовства Ибупрофен? Капец! Полежал в коме. Докатились. Сперва ноутбуки и браслеты, теперь вот лекарства, а дальше что? В мед Тима иди, поступай. Да идите вы все лесом! Я сам себя вылечу-у-у.

— Э-э-э… Тома, Тома, ты это брось. Всё уже зажило. Я лекарь ты не забыла?

— Ой. Тимка, прости дуру, — бросает все эти лекарства и лезет целоваться. Эй-эй. Стопе! Мы так не договаривались. Мстя должна быть страшна. Пытаюсь отпихнуть, но рука упирается в грудь. Пытаюсь не сжать. Тимофей, спокойно, будь сильным, ты же один из сильнейших колдунов этого мира. Ты должен иметь стальную волю и железные нервы. Тима думай о чём-нибудь неприятном. Держись. Видишь, Тома уже неверяще смотрит на тебя, не понимая, почему ты ещё не завалил её на стол и не задрал юбку. Губки дрожат от осознания того, что она натворила, дав тебе этот жуткий яд. Глазки набухают слезами. Грудь судорожно дёргается от вздоха.

Северный полюс. Дубак страшенный. Вон белые медведи трутся о земную ось. Забавное это зрелище. ТИТЬКИ! Белые медведи, дубак, трутся, трутся, друг об дружку трутся титьки-и-и. А Тома плюнув на всё, прикусив губу и одним движением задрав вверх на самый пояс юбку, оголив шикарные бёдра в чулочках… ак-хр-р… в чёрных таких… ак-хр-р… садится на стул, а там я. Сама. Заметьте САМА! Хватает правую руку и укладывает себе на грудь, а левую помещает на свою попу. Мишки, спасите, сил нету! Дубак у вас там, как вы там мои хорошие, холодно же. Не жамкнуть бы только. Да кого это волнует. Если гормонам моим плевать на всех медведей вместе с земной осью, о которую они там наяривают. Потому что об меня трётся обалденно красивая женщина. И претворяться нет смысла, так как она уже ощутила то, что упирается в неё снизу. И более того, запустила туда руку.