– Ну, а если? Коли действительно сыскари от этого важняка?

– Тоже иди и спи спокойно. Когда гроза надвигается, ты не мечись, как мышь перед родами. Гроза от тебя не зависит, ты ее отвести не могешь. Но я тебе повторяю, не станет Гуров тобой заниматься. Для тебя замотделения по розыску – уже вершина, а начальник розыска райуправления, так двадцать два. А полковник-важняк Главка, считай, сорок восемь.

– Получается, я для серьезных ментов никто? – Толик зло прищурился.

– И слава Богу, сынок. Живи и радуйся, станешь для них фигурой, считай, жизнь кончилась, началось ожидание. А когда наконец придут, возьмут, в камере запрут, когда прокурорский чин закончит бесконечные бумаги писать, затем суд приговор вынесет, ты вздохнешь свободно, что все кончилось. Ты мне верь, я знаю.

Правильные слова сказал Хромой, но Толик их не слышал, под горлом бился комок, не проглотить. В мозгу, как дятел, долбила мысль: «Ты для серьезного мента никто».

Хромой на парня внимательно посмотрел, криво улыбнулся.

– Жизнь твоя, ты ей хозяин. Желаешь мою дорожку пройти, топай, тебе мало не покажется.

– Спасибо, что вразумил. – Толик дрожащей рукой сунул пустую бутылку в карман. – Так я пойду.

– Иди, – равнодушно ответил Хромой и вновь повернулся к тискам и взял напильник.

Толик поднялся по узкой лестнице, вышел на улицу. Значит, я лишь сопляк, и мне противника выше участкового и опера из отделения не положено, думал он, шагая между цветочницами. Ну, жизнь покажет, кто есть кто.

Григорий Котов сегодня пришел домой рано, около девяти. Жена, полногрудая и румяная, в глазах Гриши красавица Настя, всплеснула руками и метнулась на кухню. Два года они смотрят друг на друга влюбленными глазами. Гриша не может привыкнуть, что такая красавица (Настя на самом деле была лишь хорошенькой и в меру простоватой) вышла за него, немолодого, длинноносого, костлявого, замуж, родила ему такую прелесть и ждет его каждый день, час, минуту, встречая сияющим взглядом. Настя не обращала внимания на внешность мужа, чувствовала его внутреннюю силу и любовь, отогрелась душой, поверила: настоящие мужики на Руси не перевелись, Пока жена хлопотала на кухне, Гриша постоял у детской кроватки, любуясь крохотным существом, которое мастью, главное, формой носа пошло в папу.

От существа изумительно пахло, никакая «Шанель» не могла сравниться с чистым сладковатым запахом новой, недавно родившейся жизни.

Потом они ужинали, любили друг друга, заснули одновременно, как и положено влюбленным.

Многоопытный опер не знал, что привел за собой из района «хвост». Два худосочных парня с нездоровой кожей на лице, узкими блеклыми глазами, которые выдавали в них наркоманов или токсикоманов, оставшихся с утра без дозы, пошатались у дома, взглянули на два окна на третьем этаже, вычислили квартиру, поднялись на площадку, взглянули на замки и, довольные, вышли в сквер, где с чистой совестью приняли столь им необходимое.

…Утром, как обычно, оперативники положили рапорты на стол Гурова. Сыщик начал их изучать, походил на археолога, которому принесли нечто удивительно интересное с раскопок гробницы Тутанхамона. Гуров перечитал дважды, уставился в окно, покурил, тяжело вздохнул и сказал: