– А ты, оказывается, философ, – тихо сказал Академик.

– Нет, я чурка с глазками, – без вызова, даже слезливо произнес Мустафа. – Ну с кем хочешь я дело в жизни имел, но чтобы с ментами или другими властями – да никогда.

– И чего ты, Каюм, нервничаешь? – Академик развел руками недоуменно. – Кроме нас с тобой, Тимофея никто не знает. Он нас не давит, оброком не душит, если по-людски судить, так он нам больше дает, чем берет.

– Так-то оно так, но змей он подколодный. – Мустафа вдруг просветлел лицом, быстро выпил и жарко заговорил: – А может, замочить его, и гори все голубым огнем? Паша, я сам, вот этой рукой!

Павел Николаевич молча взглянул на Мустафу, как смотрит взрослый на ребенка, который задал вопрос, но отвечать не требуется, – малыш и сам понимает, что сморозил глупость.

Дитер был парень крупный, после холодной ванны он натянул тренировочный костюм, сверху пушистый джемпер, отчего казался еще больше. Он выпил полстакана водки, теперь приканчивал вторую кружку чая, слушая разговор полковника с капитаном, думал не о деле, о жизни вообще, ее непредсказуемости. Он прожил в этой стране меньше недели, цивилизация осталась где-то в далеком прошлом. Дитер уже сомневался, что она существует. На чужие миры приятно смотреть по телевизору, надоело – нажми кнопку, переместишься в иное пространство. Конечно, можно отсюда вырваться, достаточно сказать полковнику, что он, Дитер, отказывается искать черную кошку в темной комнате. Отсюда до Москвы около двух часов, до Мюнхена два с небольшим, и все, забыть этот кошмарный сон. Какое ему дело, что подумают русские? Они не полицейские, а гангстеры, и он скажет полковнику прямо, что цивилизованный человек думает о подобных методах работы.

Русских надо показать врачу, но русских так много, во всем мире не хватит врачей. Сидят два человека, внешне нормальные, но они говорят о жизни и смерти так, как люди обсуждают шансы любимой команды в предстоящем матче.

– Конечно, ты мне нужен, – сказал Гуров. – Но они знают, что вчера московским рейсом прилетел кто-то из сотрудников, и тебе не сообщили о предстоящей сходке в ресторане. Я считаю, что они тебя как связного вычислили. Василий, тебя убьют.

– На машине едешь, можно и случайно под самосвал попасть.

– Вот ты и попадешь.

– Господин полковник, прошу, не надо меня пугать. – Оперативник приложил ладонь к стоявшему на столе чайнику. – Вот и чай остыл.

– Зачем пугать, можно приказать. – Гуров уже давно мял сигарету, сломал, выбросил в пепельницу, резко сменил тему: – Фокин-Академик, Азимов-Мустафа, молодцеватый майор – среднее звено, они ничего не решают, мне нужен хозяин, если хочешь – ферзь.

– Ну нету у меня, – виновато сказал опер, встал, поставил чайник на плиту.

– Городишко, прости меня господи, – раздраженно пробормотал Гуров. – Ты, опер, в трех соснах заблудился. – Тут же привстал, обнял капитана за плечи. – Ладно, извини. Сейчас эти деятели уперлись, решают, кто мы такие и что с нами делать, сами решить не смогут и поедут на связь к ферзю. Поедет, конечно, Академик. Такие вопросы по телефону не решаются, в офис к ферзю, кем бы в миру он ни был, являться нельзя, на квартиру тем более. В ресторан ферзь не пойдет, они встретятся в нейтральном месте. Женщина? Старо, как мир, но он совсем неплох. Нина?