Татьяна. Как вы ощущали течение времени?
Малга. Поначалу казалось, что дни более длинные, чем земные… а потом я вообще перестала обращать на это внимание.
Татьяна. По ощущениям, по внутреннему счёту: сколько мы пробыли на планете?
Малга. Около двух недель.
Татьяна. Ясно. Так, давайте все обсудим именно этот вопрос. Опишите своё восприятие хода времени. Фриц, начни ты.
Фридрих Голубовский. У меня другое ощущение. Мне казалось, что время порублено на очень маленькие сутки, по часу-два, не больше. Причём рассудком я понимал: это не так. Но это знание, это понимание… оно было лишним и необязательным. Ну, примерно как помнить, когда будет день рождения какой-нибудь троюродной тётушки, которую вы в жизни не видели. То есть знание есть, но оно… ну, его можно не применять, вы меня понимаете? Очень абстрактное знание, не имеющее сопряжения с реальностью. Ну, чтобы понятнее было…
Татьяна. Достаточно, Фриц, достаточно. Сильвия?
Сильвия Кобчик. Мне нечего сказать. У меня просто не было никакого восприятия времени. Как будто само понятие времени исчезло. Бывает светло, бывает темно… и всё.
Татьяна. Бернар?
Бернар Кристиансен. У меня примерно так же, как у Сильвии… хотя немного иначе… наверное. Подозреваю, что у меня смещается последовательность событий… то, что происходило сразу после высадки, кажется мне более близким, чем то, что объективно происходило недавно… И ещё: идёт какая-то пульсация восприятия, некоторые промежутки времени кажутся то очень длинными, то очень короткими… иногда — одновременно и длинными, и короткими. Примерно так. Да.
Татьяна. Спасибо. Теперь обо мне. У меня тоже что-то вроде пульсации, я не могу сказать, как давно произошло то или иное событие. Но у меня ощущение скорее вечности, проведённой на этой планете, причём мне кажется, что многие моменты я переживала много раз подряд… Резюмирую: мы все отмечаем разнообразные проблемы с памятью и восприятием. Подтверждаем ли все мы описанные доктором Кац проблемы с критикой и самооценкой? Да? Возражений ни у кого нет? Отлично. Фриц, пожалуйста, попробуй… попробуйте объяснить, что с нами произошло. Вы ведь вели какие-то исследования?
Фридрих. Какие там исследования… До триггера я просто выполнял простейшие автоматические действия… играл роль, что ли. Было такое ощущение временами: играешь роль, причём слова забыл…
Татьяна. Секунду. Триггер у вас сработал на что?
Фридрих. На первую попытку суицида Глеба. Чёткий сигнал о психологической катастрофе в экипаже.
Татьяна. Понятно. Продолжайте.
Фридрих. Так что к исследованиям я, можно сказать, только приступил, поэтому результаты скромные. Сильно не критикуйте… В общем, ясно, что заражение мы получили в первые минуты после посадки.
Татьяна. Несмотря на стерилизацию почвы?
Фридрих. Скорее благодаря ей. Пиростерилизация довольно эффективна против углеродных форм жизни, да и то — вспомнить спорообразующие бактерии, нанобактерии, которые живут в горячих источниках… ну и прочее. А здесь мы встретились с уникальной химерой, я думаю, её изучать будут сто лет, потому что… Потому что такого организма быть не может… наверное. Кремнийорганику мы моделировали, а такое — в голову не приходило. Углерод — не весь, а местами — замещён германием, азот — фосфором, сера — селеном. Очень много железа и хрома, ещё не знаю, какую роль они играют. Возможно, эти микроорганизмы получают энергию, восстанавливая металлы и окисляя углерод и фосфор… ладно, потом выясним. Так вот, почва примерно на десять процентов по массе состоит из этих микроорганизмов. При нагревании почвы произошёл частичный распад псевдобелка на фрагменты, своего рода прионы, похожие на те, которые на Земле вызывают трансмиссивную губчатую энцефалопатию… коровье бешенство, если кто не в курсе. И некоторые другие болезни. Мы вдохнули чудовищную дозу… понимаете, эти прионы малы настолько, что их не задерживает даже вирусный фильтр, да к чёрту фильтр, они и сквозь стекло проходят… То есть шансов у нас не было. Ну, симптоматика у нас отличалась, конечно, от классической губчатой энцефалопатии — в первую очередь ураганным началом… а с другой стороны, мы вроде как живые?…