Тщеславие, осязаемое в темноте. От этой мысли Луиза похолодела.

Нет-нет. Конечно же, нет. Ее муж – добрый, порядочный человек. Он ведь не тот мерзавец, который разыграл ее… Разыграл? Значит, она для него – забава, шутка? Нет-нет, муж любит ее. Обожает до самозабвения. Он делает все, что она ни попросит. Он честный и верный.

Вот только вопрос: как долго умная женщина может лгать себе?

Луиза не знала. Она знала только одно: та двойственность, которая мучила ее уже больше месяца, была напрямую связана с вполне реальным существом – ее мужем. Нет-нет, мысленно отмахнулась она. Она ни за что не признается себе в этом. Если она закроет на это глаза, то, может быть, правда перестанет быть правдой. Она улыбнулась:

– Благодарю тебя, Шарль, благодарю от всего сердца. Ты так добр ко мне.

Она посмотрела ему вслед, все еще не уверенная в том, кто именно вышел из спальни. Признать правду – значит признать и то, что ее дорогой любящий супруг вовсе не так прямодушен и честен, как ей хотелось думать. Что, возможно, он коварный обманщик, и в его натуре имеются гораздо более серьезные изъяны, чем в его внешности. А если это так, то ее главное оружие, ее защита от всех врагов – ее совершенная красота – вовсе не так могущественна и надежна, как ей казалось.

О, как он, наверное, смеялся над ней после того, как она отдалась ему!

Пять минут спустя, наливая себе уже четвертую рюмку виски, Шарль услышал громкий вопль. Что-то со звоном разлетелось на куски, что-то ударилось о стену. Погром, судя по всему, происходил в спальне Луизы.

Прекрасно, подумал он, осушив рюмку. Наверху женщина – в интересном положении – крушит и бьет все, что под руку попадется. Внезапно наступила тишина, и Шарль решил проверить, не случилось ли чего.

Он поднялся по лестнице без особых приключений, отметив, что еще крепко держится на ногах. В голове у него шумело, но хмель пока не затуманил сознание. Распахнув дверь в комнату Луизы, Шарль увидел все довольно ясно и отчетливо.

Луиза стояла перед умывальником в кружевной ночной рубашке очаровательного сиреневого цвета, которую до сих пор ему удавалось созерцать только в вырезе ее ужасного фиолетового пеньюара, полинявшего в ванне. В дальнем углу комнаты у стены валялись осколки кувшина и тазик для умывания. Луиза подняла на него глаза. Противоречивые чувства отразились в ее взгляде: злость, испуг, растерянность. Она переводила глаза с осколков на мужа, и ее хмурое личико покрылось краской смущения.

– Ничего, ничего, – пробормотал Шарль, входя в комнату. Луиза позволила ему обнять себя. – Все в порядке. В этом проклятом доме ты можешь переколотить все, что захочешь.

Он хотел еще что-то сказать, но Луиза чуть отстранилась от него, положила ладони ему на грудь и провела ими по его плечам, рукам, остановившись на запястьях. Потом прильнула к нему всем телом. Она замерла на мгновение, нахмурилась, пристально вглядываясь в его лицо – что она искала там, Бог ее знает.

Нежный влажный ротик Луизы приоткрылся, как будто она хотела что-то сказать ему, но не произнесла ни слова. Шарль видел – под ее верхней губой блеснула ровная полоска белых зубов. И тут, может, под влиянием виски или еще чего, у него закружилась голова. Волосы Луизы рассыпались в беспорядке. Его руки поддерживали ее за талию, которая переходила в округлые женственные бедра. Этого Шарль уже не мог вынести. Сейчас он ее поцелует.