Родительская суббота. Стоя сегодня в алтаре, я вдруг остро почувствовал, что я две недели не причащался, почувствовал это как очевидное "отсутствие" в моей жизни.
Бог и религия. Не Бог, а религия ставит "проблему мира", и потому как раз, что она часть мира и потому автоматически ощущает проблему соотношения своего с "целым". Но в те редкие минуты, когда сквозь религию пробиваешься к Богу, никакой проблемы нет, потому что Бог не есть "часть мира". В эти минуты сам "мир" становится жизнью в Нем, встречей с ним, общением с Ним. Не Богом становится мир, а жизнью с Богом, радостной и полной. Это и есть "спасение мира" Богом. Но совершается оно всякий раз, что мы верим. Поэтому подлинная вера есть всегда преодоление "религии". И Церковь – не религиозное учреждение, а наличие в мире "спасенного мира". Но ей ужасно хочется быть "религией", и вот она запутывается в "проблемах", для веры не существующих и вредных. Почему никто этого не видит и не понимает?
Вторник, 19 февраля 1974
Суетливый week-end. Суетливый понедельник – весь в заседаниях, делах, разговорах. Вечером у нас – Миша и Анека. Блины. Сегодня вечером блины у Жени и Нелли Трубецких. В оставшиеся свободные часы ни на что как-то не способен. Сегодня утром – опять час в очереди [за бензином].
"Духовность", "церковность" – какие это двусмысленные и потому опасные понятия. Удивительное дело, но почти все те, кого я знал как искателей "духовности", были всегда узкими, нетерпимыми и скучными, безрадостными людьми, при этом всех всегда обвинявшими в "недуховности". И всегда в центре их были они сами, не Христос, не Евангелие и не Бог. В их присутствии не расцветаешь, а, наоборот, как-то духовно "ежишься". Гордыня и эгоцентризм, самодовольство и узость – но зачем тогда эта пресловутая "духовность"? А эти специалисты по "церковности"!.. Какой это маленький и душный мир. Но мне скажут – это не подлинная духовность, это псевдодуховность. Однако где эта подлинная духовность? Может быть, где-нибудь в пустынях и одиноких кельях. Не знаю. Но то, что "профессионально" выдает себя за нее в Церкви, о чем говорят, как о "духовности", меня не только не убеждает, а, напротив, отвращает. Нет ничего хуже профессиональной религиозности! Все эти перебирания четок во время церковных сплетен, весь этот стиль опущенных глаз и вздохов – все это выдохшаяся ужасающая подделка. Эти мысли пришли после вчерашних
разговоров о Солженицыне. Я сказал: я думаю, он не церковный человек, имея в виду его "не-акафистность". Ужас собеседников! "Церковность" – это в наши дни алиби безответственности: христианской, нравственной, жизненной. Словно "церковность" освобождает от заботы о чем бы то ни было другом, главное – о сущности христианства, о его учении, призыве, откровении.
Среда, 20 февраля 1974
Вчера бесконечно для меня радостный, пасхальный день. Около четырех дня телефон из Парижа от Никиты, только что проведшего два дня с Солженицыным в Цюрихе. Слова Солженицына обо мне: "Он родной мне человек". Похвала моим передачам о ГУЛаге. Желание видеть! Весь вечер – в радостном подъеме. Слова Никиты: "Вы правы, он – superman…" Одна только тень: еще труднее делать все то, что я должен делать и к чему так не лежит сердце.