А. Б. Каменский в книге о времени Екатерины II проанализировал заговор 1762 г. и его отличия от переворота 1741 г.[109] В последнее время появились и самостоятельные исследования, посвященные наиболее важным политическим событиям первой половины XVIII в. и их главным героям — царевичу Алексею, А. Д. Меншикову, Д. М. Голицыну, А. П. Волынскому, Э. И. Бирону, братьям Шуваловым, Н. И. Панину, Екатерине II.[110]
Указанные работы представляют целое направление в освещении русской истории XVIII столетия, которое можно назвать преимущественно историко-биографическим. С начала 1990-х гг. появились перепечатки дореволюционных работ.[111] Был опубликован в двух вариантах труд барона М. А. Корфа и В. В. Стасова о «брауншвейгском семействе».[112] В изобилии стали выходить статьи и книги, посвященные династии Романовых, в том числе о её представителях, правивших в XVIII в.[113]
В том же ключе написана обобщающая работа Н. И. Павленко о послепетровской эпохе, состоящая из очерков и портретов её крупнейших деятелей. Книга как бы суммирует накопленные в литературе сведения и представления о дворцовых переворотах и их участниках. Оценки же автора носят довольно общий характер — например, выводы, что «три силы управляли государством российским… бюрократия, фавориты, вельможи», что «сила торжествовала над правом» или что гвардейские полки при Петре и его ближайших преемниках «представляли собой однородную силу с группировками, боровшимися за власть». Исследователь не ставил своей задачей подробный анализ развития форм политической борьбы.[114] Новацией можно, пожалуй, считать его предложение (в последнем учебнике для вузов) переименовать «бироновщину» в «остермановщину», под которой понимается уже весь период 1725–1741 гг.[115]
Другое выделившееся в 90-е гг. прошлого века направление в науке рассматривает политическую историю на ином уровне, с применением новых подходов, которые М. М. Кром определил как «политическую антропологию», включая в эти рамки «культурные механизмы» функционирования власти, представления о ней в обществе, анализ государственной символики, изучение патронатно-клиентарных отношений и других форм политического поведения.[116] Работы такого плана представляют собой исследования символики царских коронационных торжеств XVIII–XIX вв., народных представлений о царской власти в XVII столетии, опыты объяснения расцвета в XVIII в. фаворитизма или нюансов психологии дворянства и городских слоёв.[117]
Предпринимаются попытки проследить процесс формирования российской политической элиты, в которых авторы пока опираются на сложившиеся в дореволюционной историографии положения: например, политическая борьба в 1725–1762 гг. объясняется противостоянием «старомосковской аристократии» и «новой дворянской элиты».[118] Однако единственная монография, посвящённая развитию патронажно-клиентских отношений в правящей среде России, охватывает слишком большой период и потому не выделяет конкретной специфики исследуемого нами этапа.[119]
В более традиционной области изучения политических институтов важные замечания о политических событиях послепетровского времени содержатся в статье Д. Н. Шанского. Автор обратил внимание на стабильность высших советов при особе монарха, являвшихся, таким образом, специфическим и необходимым «институтом русского абсолютизма» в условиях незрелости и ненадёжности государственного аппарата и вовсе не стремившихся к установлению олигархического режима.