Викторианская эпоха известна, помимо всего прочего, и своей строгостью нравов, под которой подразумевалось главным образом неукоснительное соблюдение внешних приличий. В связи с этим часто произносят такие слова, как чопорность, лицемерие и ханжество. Сама королева всю жизнь носила траур по супругу, которого потеряла в сорок лет, но при этом имела любовников среди слуг. Возможно, в этом она разделяла вкусы своей матери – некоторые ученые-генетики, основываясь на том, что Виктория передавала гемофилию, непонятно откуда унаследованную, и через своих потомков заразила ею все царствующие дома Европы (в том числе, увы, и русский, ибо последняя российская царица была внучкой Виктории), – так вот, генетики утверждают, что настоящим отцом Виктории был секретарь ее матери, а вовсе не престарелый герцог Кентский. Если специалисты по ДНК когда-нибудь подтвердят данный факт, что вполне вероятно, то это еще раз послужит доказательством тому, что и истории присуще своеобразное жестокое чувство юмора. Незаконнорожденная, насаждавшая образцовую мораль, – что может быть парадоксальнее? Впрочем, величайший из английских королей, Вильгельм Завоеватель, чье второе прозвище было Вильгельм Бастард, не слишком страдал от того, что его матерью была прачка, и этот факт вовсе не помешал ему покорить Англию. Причем его новых подданных куда больше ужаснуло то, что он с истинно нормандской методичностью велел их всех пересчитать (это в одиннадцатом-то веке, когда и понятия не имели о переписи населения!) и занести в особый реестр, который лишенные всякого уважения к статистике тогдашние англосаксы прозвали «Книгой Страшного суда».

Возвращаясь к королеве Виктории, добавим, что ее вечера были скучны, но никто не осмеливался отказаться от приглашения на них. Танцев не было, из развлечений – лишь карты да злословие. Общество, понятное дело, собиралось самое избранное, но даже избранные нуждаются в том, чтобы их развлекали, ибо сами избранные, как известно, ни на что такое не способны. Ни писателей, ни артистов обычно не приглашали – королева не интересовалась искусством, не блистала остроумием и не знала, о чем с ними говорить. Как личность она была довольно заурядна, если не считать того, что ей выпала честь править незаурядной страной в незаурядную эпоху. Тем не менее Амалии, которая по долгу службы знала о королеве куда больше положенного, было любопытно взглянуть на ее величество.

– Герцог и герцогиня Олдкасл! – возвестил лакей.

Два десятка голов повернулись в их сторону. Дамы, щедро усыпанные бриллиантами и пудрой, искали во вновь прибывшей какого-нибудь изъяна, чтобы было о чем поговорить. Все уже были наслышаны о какой-то невероятной женитьбе юного герцога, за которой последовала дуэль, а кое-кто узнал даже о визите молодожена к архиепископу, и на сей счет строились самые несуразные предположения. Кавалеры – безукоризненно одетые, с проборами и без – не искали ничего, но поняли, что нашли то, что надо. В глубине гостиной Ундервуд наклонился к Лаймхаузу и прошептал:

– Это она.