Раньше я верила в судьбу, теперь ни во что не верю – только голые факты могут принести хоть какое-то утешение. Собираю правду по крупицам: Джем, я ведь отчаянно боюсь позабыть, какой была моя дочь, боюсь проснуться однажды утром и не вспомнить ее лица. Боюсь, что она опять исчезнет из моей жизни, не оставив за собой ни следа.

Кажется, я готова просить тебя о помощи, хотя никогда не допускала даже мысли об этом. Помоги ответить на вопросы и найти Алису. За тобой должок, Джем: о чем ты думал, когда отправлял то письмо? Разумеется, она его заметила – как раз в день своей смерти. Там было отчего впасть в панику.

Иногда я презираю Дейва – он предпочитал ни во что не вмешиваться. Но я-то!.. Я ведь могла ее защитить. А на деле, чем я ей помогла? Преподала полезный урок, вроде засахаренных истин из ее любимых подростковых сериалов, дала дельный совет, который поможет в сложном жизненном переплете? Я ничем с ней не делилась – разве что заразила пристрастием к Сильвии Плат: читала дочке ее стихи, а они острыми крюками впивались под кожу. Вот что она унаследовала от меня. Любовь к Плат, волосы цвета воронова крыла – вычурное сравнение из моих стихов (я его откуда-то позаимствовала) – и желание послать весь мир куда подальше, возникающее с завидной периодичностью. У нас даже интонации похожи, мы говорим и пишем почти одинаково, я отражаюсь в ней, она во мне.

Почему я никогда с ней об этом не разговаривала, Джем? Я ведь знала, что все женщины рода Малленс рождаются с червоточиной; внутри каждой живет страшное чувство, приходящее по ночам. Из-за него Алиса разговаривала с лисицами – я не давала ему имени, но дочка назвала эту тварь «ОНО», заглавными буквами, потому что строчные не отражали всей его сути. Раньше я думала, что Плат во всем права. Но она ошибалась, так чудовищно ошибалась… Эти стихи нужно изъять из школьной программы: нет, я не говорю о литературной цензуре как в «1984», просто нельзя твердить юным девочкам о красоте смерти. Ничего прекрасного в смерти нет.

Не верю, что Алиса покончила с собой. Она бы никогда так не поступила.

А я ведь любила тебя. По крайней мере, какую-то особую версию тебя – не знаю, настоящую или выдуманную. Не стану лицемерить: в нашей жизни были чудесные мгновения, и, сложись все иначе, я бы вспоминала о тебе с нежностью, однако жестокий разрыв отравил все светлые минуты. Остались лишь бесплодные терзания и ожидание неминуемого конца (ты и представить себе не можешь). Отчетливо помню одну из наших ссор.

– Ты имеешь в виду Флисс, – кричала я. Ты никогда не произносил ее имя вслух, и это доводило меня до белого каления. – Раз уж спишь со мной без зазрения совести, так хоть называй жену по имени.

– Супружеская жизнь – сложная наука, – пробормотал ты. – Тебе не понять.

– Прекрати читать мораль, – выплюнула я. – Тоже мне, нашел влюбленную школьницу.

Хотя именно так я себя и вела. Целый час прождала у двери твоего кабинета, а когда ты не моргнув глазом соврал, что задержался на важной встрече, я сорвалась:

– Думаешь, я буду испытывать благодарность за каждый ласковый взгляд? За каждый звонок, поход в ресторан, за каждое утро, которое мы проводили вместе? Я ведь не обязана терпеть, Джем. Я молодая и привлекательная.