— Хорошо — допустим. А что с его странным оцепенением? поинтересовался Мухин, внимательно слушающий Фролова.

— Я думал и об этом. Допустим, что такая система…

— То есть Гусев? — поморщился Мухин.

— Да — извините! Допустим Гусев, вернее, его организм… Какая-то странная терминология — мне так и хочется сказать «система» — так более верно по сути, — замялся Фролов.

— Пусть будет «система»! — вновь поморщился Мухин и махнул рукой.

— Так вот, — продолжал учёный. — Точно также эта система теоретически могла бы каким-то образом потерять связь с окружающим миром, что, опять же теоретически, могло привести к рассогласованию тех же электронных спинов и внутренних моментов движения других элементарных частиц. Ускорение вращения неминуемо вызовет рост напряжения торсионных полей, которые и создаются этим самым вращением. Если оно достаточно велико…

— У меня сейчас мозги начнут вертеться! — шепнул Мухин сидящему рядом с ним Глашкину.

Глашкин лишь пожал плечами в ответ, словно хотел сказать: «Ничем не могу помочь — нужно потерпеть».

— Вы что-то сказали? — насторожился Фролов.

— Продолжайте — всё в порядке, — заверил Мухин и вновь выразительно посмотрел на Глашкина.

— Если суммарное напряжение торсионных полей достаточно велико, время замедляется. Замедляется настолько, что система для внешнего наблюдателя как бы застывает. То есть происходит то, что случилось с Гусевым дважды — в первый раз это случилось, когда вы отвезли его в госпиталь, а во второй раз перед тем, как вы отправили его в тюрьму…

— В следственный изолятор, — поправил Глашкин.

— Наверное. Я оговорился, потому что не специалист.

— Предположим, что это так, но каким же, скажите, образом Гусев сумел овладеть тайнами микромира, если вся современная наука только-только с ними соприкоснулась?! — спросил Мухин и нервно смял извлечённую из пачки сигарету.

В ответ Фролов лишь демонстративно развёл руками:

— Об этом пока знает лишь господь Бог!

— Хорошо, это я уже понял, — кивнул Мухин. — Скажите, Сергей Анатольевич, есть ли смысл освободить Гусева от цепи? Я имею в виду, не удастся ли ему после этого бежать, используя свои фокусы со временем?

— Может быть, хотя я думаю, что достаточно использовать шлюзовую систему — дверь в камеру Гусева нужно отпирать только тогда, когда заперта внешняя. Вот и всё — даже если Гусев сумеет проникнуть в коридор, он далеко не уйдёт.

— Пожалуй, — кивнул Глашкин. — Как вы можете расценить показания Гусева о его якобы психологическом раздвоении?

— Я ничего не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что Гусев вполне может говорить правду…

— Может говорить — это понятно. А вот говорит ли он правду в данном конкретном случае? — перебил Мухин.

— Я не следователь, — вздохнул Фролов. — Дело в том, что мы даже о самом изменении времени говорим лишь предположительно и уж наверняка ничего не можем сказать о том, что чувствует человек во время таких временных изменений. Может оказаться и так, что тот же Гусев при изменении внешних параметров плохо осознавал или даже вовсе не осознавал, что происходит. С одной стороны для его обычного сознания прошла минута, а с другой при изменении времени в эту минуту мог быть вложен час. Видимо, это и породило эффект раздвоения личности. При изменении времени Гусев мог действовать на основании подкорки, как бы во сне. Так ходят сомнамбулы или, говоря проще лунатики. Известный феномен снохождения.