Лицо Блюминга из темно-зеленого перекрашивается в землисто-бурый. Порядком севший голосок пытается что-то там жалобно лепетать.

— Ну… Ну и что? А к чему все это?

Мой голос зато бодр и свеж, как морозное утро. Ми-ин-то-он!!!

— Сколько ж бормотала вы отправили в Офонаревск, уважаемый? А?!

— Я не могу ответить сразу. Надо поднимать документы.

— Не надо поднимать документы! Надо бы поднять дубину да огреть кое-кого от души! В Офонаревск, уважаемый, вы не отправили ни грамма! По той простой причине, что никакого фармацевтического завода в Офонаревске не существует! Еще раз с Новым годом, Акакий Андреевич!

Моя рука торжественно подносит к носу директора телеграмму.

— А куда же девается бормотал, а, Аркадий Андреевич? Стоит ли нам искать? Вдруг повезет, найдем? Но это ведь может кое-кому не понравиться. Тем, кто вами управляет. Завалили дело, понимаешь ли, надо наказать методом ликвидации. Ошибки? Их надо не исправлять! Их надо смывать! Кровью!!! Я еще не вспоминаю Рябинину…

— Что, что вам надо? Можете назвать любую сумму.

— Прямо так уж и любую! Вот глядите, товарищ Блюминг.

Не вынимая «беломорины», я раздвигаю бумаги на столе и рисую круг.

— Это круг. А куда ни кинь — везде клинья. Согласны?

Валька уважительно глядит в мою сторону.

— Согласен, — выдавливает Блюминг.

— А я вам больше скажу. Из двух зол всегда выбирают третье!!!

Если б Щеглов был в шляпе, он бы ее снял.

Я продолжаю бить, не давая противнику ни секунды роздыху. (Иван-царевич, дай мне роздыху! А вот уж… тебе, Змей Горыныч!)

— Вы с этой книжкой никогда знакомы не были, товарищ? — Я достаю из стола уголовный кодекс.

Ага! Вот она, разгадка! Блюминг неожиданно валится со стула. Вот почему Васька всем задержанным кодекс демонстрирует! И падают они не потому, что их дуплят или в стульях винтов нет, а потому, что боятся они, гады, силы нашего закона! Самого законного закона в мире!

Я не подаю поверженному в пыль Блюмингу руки. Щеглов тем более.

— Я же, кажется, ясно сказал в начале встречи, чего от вас хочу. Честного рассказа о разбитом стекле. Честного и откровенного! Как на духу, как на исповеди! Тогда мы забываем про Офонаревск.

— Хорошо. Я действительно специально разбил стекло.

— Еще бы! И не только разбили стекло, но и оскорбили продавщицу матерными фразами. Было?!

— Было.

— То-то. Надеюсь, вы были пьяны?

— Да.

— Что пили?

— Кажется, водку и шампанское. Не рассчитал силенок, извините.

— Бывает. А зачем ударили по лицу пытавшуюся задержать вас начальницу трикотажного отдела?

— Я не бил.

— Как не бил?! Да ты чего, мужик, шутки решил с законом пошутить?!

— Хорошо, хорошо. Я ударил, но не сильно. Так, чисто формально.

— Формально, неформально, а отвечать придется. В камеру, хулиган!

Мы помогаем упавшему подняться и тащим его в дежурную часть.

Вернувшись в кабинет, я потираю руки.

— Как мы его, а, Валь? Получит теперь Акакий на всю катушку.

— Да, можно вызывать дознавателя.[5] Пускай арестовывает директора. Хулиганам место в тюрьме.

— И заметь, Валь, мы его ни в чем не обманули. Мы играем честно.

Я рву телеграмму и выкидываю в корзину. Валька горестно машет рукой: