Она прошептала мне на ухо:
– Не спеши… Я должна буду уйти…
Сладкая истома нарастала в моем теле, мне самому хотелось продлить эти очаровательные мгновения, я отдернул руки, спросил:
– Тебя зовут Санегерийя?
Она шепнула, смеясь:
– Да, но у тебя это звучит непривычно. Зови по началу имени или по концовке, как все делают.
– Саня, – сказал я, пробуя имя на слух, – Герия… Лучше Саня. Что-то связано с тем, как ты появляешься. Но буду и Герой, даже Ийей иногда звать, хорошо?.. Или Герией?.. Нет, Ийей лучше, что-то похожее на удивленный вскрик, потом отвисает челюсть и видишь тебя… вот такую красивую…
– Хорошо, милый, – шепнула она, трогая теплыми губами мое ухо. – Я счастлива с тобой… Ты смог мне дать то, что никто из мужчин…
Мощное желание затопило мозг, я ощутил знакомые толчки. Желанная женщина засмеялась с сожалением, ее тело начало истончаться, обретать воздушность, стало призрачным, наполнилось светом… и прежде, чем этот свет превратился в хмурый утренний свет, я успел подумать, что вот это призрачное тело я уже видел, уже мял в руках, входил в него с рычанием и жадным откликом на зов плоти.
Рассвет едва-едва осветил восток, воздух сырой и холодный, я закрыл глаза и постарался заснуть снова, только двумя пальцами оттопырил то место, что мокрым и уже почему-то холодным прикасается к ноге, пусть засыхает на внутренней стороне штанов, там уже много таких белых пятен. Что делать, наше тело – как осел: недокормишь – помрет, перекормишь – взбесится, а баланс выдержать не удается.
Глава 6
Утром Сигизмунд был хмурым, невыспавшимся, очень печальным. Глаза то и дело поворачивались в орбитах, бросая взгляд на рукоять меча. Мечталось драться с чудовищами, слышать их крики, рубить и крушить во славу церкви, очищать мир, а вместо этого приходится сражаться с призрачными женщинами.
Впрочем, когда он походил вокруг костра расширяющимися кругами, обнаружил, что они не такие уж и призрачные. В одном месте землю испещрили следы копыт, острых когтей, в щелях между камней виднелись зеленоватые потеки быстро испаряющейся слизи. На массивном валуне в рост человека свежие царапины, какай-то зверь поточил когти, а на другом прилипли шерстинки и даже пара чешуек размером с ладонь.
Сигизмунд сперва повеселел, все-таки опасность в самом деле была велика, затем загрустил, это ж расстаться с образами прекраснейших женщин, я сказал, что все подобные радости еще впереди, он снова повеселел, расправил плечи, глаза заблестели готовностью схваток за дело Церкви и ее Господа.
Оглядел, как я одеваюсь, спросил с подозрением:
– Что это у вас, сэр Ричард, глаза сонные и вся спина исцарапанная?
– Ага, – ответил я, – всю ночь не спал… спину царапал. Ночь обнажает всю полноту чувств, сэр Сигизмунд. Господь, он мудро понимал, что мы – свиньи, не сможем все время быть чистыми и ясными, потому и создал ночь, чтобы человек немножко выпускал из себя скота и давал ему малость порезвиться. В этом нет ничего страшного, Господь понимает, что мы не можем без грешков, важно лишь, чтобы ночь не тащили в день, понимаешь?..