– Топай наружу! – с ненавистью бросил парень, и Адрус перешагнул порог камеры, направляясь по длинному коридору, между рядами однотипных дверей, окованных стальными полосами. Дверей было много – штук двадцать, не меньше, может, больше, но похоже, что все камеры пустовали. За дверями не было слышно дыхания, воздух в темнице свежий, и не было запаха нечистот. Как в трюме корабля, например…
Щенок шел, впитывая информацию, прислушиваясь, приглядываясь, сам не зная, для чего все это делает. Несмотря на то что его мозги были «поправлены» лекарем-магом, тот так и не смог вернуть мальчишку в то состояние, в котором Адрус пребывал до набега. Если еще точнее – того, домашнего, обычного мальчика уже не было и, скорее всего, никогда не будет. В результате лечения Щенок получил назад свои детские воспоминания, при этом оставшись Щенком, Зверенышем, борющимся за свою жизнь ради одной-единственной цели – отомстить. И хотя прежние воспоминания воздействовали на сознание парня смягчающе, возвращая в человеческий облик, они еще не смогли устояться в голове до такой степени, чтобы воздействовать на поведение. Если раньше он был просто Зверенышем, бессловесным, яростным, диким, то теперь Щенок получил возможность разговаривать, не лишившись способности и желания рвать врага до победного конца.
Две личности, Щенок и Адрус, пока не спаялись, не влились друг в друга, и возможно, этого никогда не произойдет.
Его вывели на плац, туда, где выстроилось больше шести сотен учащихся и учителей, стоящих ровным квадратом посреди широкой площадки. В центре квадрата находился столб, к которому привязывали тех, кто должен был понести наказание. «Столб позора» – так его называли в Школе.
Это был обычный столб, вкопанный в землю и ошкуренный руками рабочих. От своих собратьев-столбов, честно служащих человеку и обычно работавших опорой забора, он отличался перекладиной на уровне человеческого роста над землей, и еще одной перекладиной повыше, на два роста. К первой привязывали руки нарушителя порядка, когда наказывали плетью, ко второй привязывали преступника, заслуживающего смерти.
Обычно подвешивали на несколько дней, на строго определенное время. Если выживал, то мог вернуться в строй – кто может противиться воле богов? Если боги решили, что этот человек достоин жизни, то люди должны принять их решение, не протестуя и не задавая вопросов.
Впрочем, на памяти людей еще ни один распятый на длительный срок не выживал без того, чтобы не сойти с ума, так что этот закон был фиктивным – какое там вернуться в строй, когда тот, кого сняли с креста, рычал, кидался на людей или же просто тупо смотрел на мир, пуская слюни, превращаясь в идиота.
«Неделя на палящем солнце без капли воды – это вам не отдых в общественных банях с прохладительными напитками!» – как некогда говаривал бывший Вожак, у которого Лаган принял правление Школой.
Щенка поставили к столбу, но привязывать не стали, хотя этого ожидали все любопытные, возбужденные, замершие в ровном строю, как глиняные статуи у въезда на городской рынок. Весь плац замер. Тишину нарушали лишь пестрые зелено-красные птички, со свистом проносившиеся над людьми, потевшими под жгучими полуденными лучами. Запах пота привлек мух, мухи служили кормом птицам, так что чем дольше стояли ряды бойцов, тем больше птиц носилось над бойцами. И это нарушало пафос ситуации – птички не только носились над головами, они еще на них гадили, вызывая тихое шипение и ругань парней, незаметно стиравших с беретов едкое белое дерьмо.