– Пошли.
У подъезда стояла доподлинная «Антилопа-гну», словно только сейчас съехавшая с трассы Удоев – Черноморск, или как там было у классиков. Колымага, изобретательно склепанная из разных подручных материалов на основе древнего «шевроле» с откидным верхом. И парочка в ней восседала довольно живописная. Юноша томный, тоненький, кудрявенький, чистенький, в бархатном костюмчике, а за рулем – бородатый, широкий, в драном свитере, настоящий пират. От первого, как и следовало ожидать, несло розовой водой, от второго – потом и вонючим табаком. На Таню они прореагировали по-разному. Юноша состроил недовольную физиономию, а бородатый плотоядно оскалился.
– Эй, Дарлинг, эта бимба с нами? – крикнул он.
Юноша дернул его за рукав, и бородатый замолчал.
– Это Таня, она из России, – сказал Дарлинг, подведя ее к антикварному авто.
– О, Россия! – восторженно заорал бородатый. – Я Иван Ужасный!
– На самом деле его зовут Бутч Бакстер, – индифферентно проговорил Дарлинг.
– А это Стив Дорки, – сказал Бакстер, едва не задев пальцем аккуратный носик томного юноши.
– Рад познакомиться, – кисло отреагировал тот; определенно врал.
В дороге Иван Ужасный порывался занять Таню бессвязным рассказом о крысах, якобы нападающих на пассажиров и служащих лондонского метро. Дорки и Дарлинг угрюмо молчали. Таня отделывалась короткими репликами, а больше смотрела по сторонам, вбирая в себя новые городские пейзажи. Ньюгейт, Уайтчепел, потом знакомые очертания Тауэра.
Остановились в виду собора Святого Павла, возле самого задрипанного здания в строю домов, в целом весьма пристойных.
– И это называется выставка в Барбикан-центре? – с надменной миной осведомился кучерявый Дорки.
– Ну, рядом, – примирительно сказал Иван Ужасный и потащил их в подвал, скрывающийся за стеклянной дверью.
Там их тут же осыпал конфетти какой-то явно бухой арлекин.
– Fuck! – в сердцах высказался Дорки.
Иван же Ужасный обхватил арлекина за плечи и уволок куда-то в глубь подвала, а к ним тут же подошла на редкость плоская дева в зеленых очках и дырявой кастрюле на голове. Из дырки торчал унылый плюмаж из пакли.
– You Godney fgends? – произнесла она с вопросительной интонацией.
Таня не поняла, но вопрос, судя по всему, был чисто риторический, поскольку дева тут же вцепилась в рукав несколько оторопевшему Дарлингу и потащила за собой. Таня и Стив Дорки переглянулись и пошли следом. Через несколько шагов к ним присоединился Иван Ужасный с бумажным стаканчиком в волосатой лапе.
– Родни верен себе, – довольно пророкотал он. – Здесь угощают абсентом.
– Насколько я знаю, производство настоящего абсента запрещено еще в начале века, – заметила Таня. – Скорее всего, это обычная полынная настойка.
– И, судя по запаху, дрянная, – подхватил Дорки.
– Сойдет, – заявил Иван Ужасный и залпом выпил. Вернисаж сразу же произвел на Таню впечатление удручающее. На плохо отштукатуренных стенах ровным рядком висело с десяток картин, отличающихся друг от друга только цветом. На каждой был обозначен весьма условный контур женщины, без рук, но с широко разведенными толстыми ногами, между которыми, приклеенные прямо к холсту, свисали крашеные мочалки. Мочалки покрупнее торчали сверху, символизируя, по всей видимости, лохматые прически. Такая же условная баба маялась на черно-белом плакате в компании кривых букв: «Rodney DeBoile. The Essence of Femininity».