Теперь климат нашей матушки-России уравнялся. На юге сделалось холоднее, на севере теплее.

Прежде не то было...

Оттого-то так и радуется народ приильменский весёлому солнечному деньку. Редки они, такие деньки.

Особенно веселятся в роду приильменского старейшины Володислава, занявшего место на левом берегу Ильменя, вблизи Перыни-холма, где стоял, возвышаясь над озером и сушей, гигантский идол грозного славянского бога Перуна — бога-громовержца.

Могуч и богат этот род. Немногие роды приильменские сравняются с ним в могуществе, богатстве и многолюдий. Сколько у него пушных товаров заготовлено к приезду людей урманских — видимо-невидимо! Мехов у него и довольствия разного на самом деле обилие такое, какое другим родам и во сне не снилось...

Не только богат и могуч, но и самостоятелен род Володислава. Ни от кого не зависит он. Даже к пятинам Новгорода не приписан, а уж на что этот последний усилился после того, как перенесли его со старого городища на левый берег да стали в него съезжаться и весь, и меря, и кривичи, и мужи торговые из далёкой Скандинавии.

Родовой старейшина Володислав никого не боится, а с ним никого не страшатся и его родичи.

Вот и теперь поёт, играет родовая молодёжь, собравшись на лугу за своим селением... Молодёжь и тысячу лет тому назад была молодёжью, даже, пожалуй, ещё лучшей, чем теперь. Слышен искренний весёлый раскатистый смех, видны раскрасневшиеся от игр и удовольствия лица, а порой зальётся, зазвенит и рассыплется звонкою трелью весёлая песня...

А солнышко ласково, приветно смотрит на развеселившихся под его лучами молодцов и девиц красных.

Даже старики вышли и греют на солнце свои болезные кости. Сам Володислав с ними. Степенно, серьёзно ведёт он беседу, а сам нет-нет да и кинет любовный взгляд в сторону веселящейся молодёжи, где в числе других находится и единственный сын его Вадим.

— Слышал ли ты, княже, — говорит Володиславу седой с обветренным лицом старик. — Прибыли к Новгороду из-за Нево люди неведомые, зовут себя норманнскими ярлами[1], и с ними варягов[2] великое число.

— Ох, слышал, отец Витимир, слышал... Что-то затевает этот новгородский посадник Гостомысл, торговлю ли, дело ли ратное — неведомо...

— А как бы за норманнскими варягами и наши с Варяжки не ушли...

— Что же? Пусть их идут... Без них у нас на Ильмене тише будет...

— Слышал ты, что и Гостомыслов племянник Святогор к солеварам с Варяжки примкнул?

— Слышал. Отчаянный он... Даром, что молод, а на медведя один на один ходит!

Володислав вздохнул.

Красив лицом, статен был его Вадим. Только в глубине души старик совсем не такого сына хотел иметь. Нельзя сказать, чтобы Вадим и трусом был, нет, он только характером совсем странный выдался. Хитры, ох как хитры были наши предки, но вместе с тем прямодушны они были. Хитры они были в охотничьих уловках, в погоне за зверем, в борьбе с врагом, но зато в отношениях между собой и в отношениях с друзьями более открытых и прямодушных людей не бывало.

А Вадим совсем не таким выдался. С малых лет в нём замечали вероломство. Обмануть, хотя бы первого друга, надсмеяться над ним, зло ему без всякой причины сделать — на всё это был способен Вадим.