«Меня ни на минуту не покидает надежда, что наш Минас все же жив». Все же… Несмотря ни на что… Вне всякого сомнения…

Нет, лучше оставить «все же». Все же жив…

Надо надеяться, надо обязательно надеяться!

Великий дар матерей — надеяться и верить. Надеяться на то, что сыновья их живы и невредимы. И верить в то, что они обязательно когда-нибудь вернутся домой…

Поезд остановился у маленькой станции. Прямо от насыпи круто вверх уходил склон горы. Окно вагона было открыто. Пахло влажной землей, травой и нагретыми солнцем шпалами.

— Дело дрянь, — сказал Ивин спутник, умудренный большим дорожным опытом сержант. — Говорят, в горах ливни прошли, даже снег ударил там, на самой верхотуре. Речки все сбесились тут же, и то ли размыло что-то, то ли обвал получился, но путь закрыт. Загорать будем целые сутки, а то и больше.

Было обидно застрять в самом конце пути, на этой безвестной станции, приткнувшейся к устью глубокого ущелья.

Речка, вздувшаяся и грозная, с грохотом катила по дну пудовые валуны. Узенький подвесной мост перевернутым коромыслом висел над ней, и было страшно даже подумать, что по такому мосту может кто-то пройти.

Поезд стоял в тени горного склона, казалось, он отдыхает от трудной извилистой дороги, от бесконечных подъемов, тоннелей, от необходимости подолгу ждать на разъездах встречные составы. Он очень устал, этот поезд военной поры, вагоны его обветшали, ему надоело вечно спешить и, как правило, все равно опаздывать.

— Слышь, друг, — все тот же сержант тормошил задремавшего было Иву. — Кончай ночевать, есть сильное предложение. Говорят, тут до города десять километров всего, махнем туда пешим ходом — за полтора часа на месте будем. А от города машины через перевал напрямик чешут по шоссейке, понял? Навалом, говорят, машин, с ходу уедем. К утру дома окажемся, а го и раньше, как штык. — Он стукнул кулаком по стенке вагона. — Нехай эта колымага ждет себе, пока ей рельсы свиной тушенкой смажут. На хрена нам в ней вкругаря тащиться, время терять?

Предложение было настолько заманчивым и таило в себе так много несомненных выгод, что Ива, не раздумывая долго, согласился.

Правда, до города они добрались не за полтора часа, а за все четыре, и машин, идущих через перевал, особенно на ночь глядя, было далеко не так много, как обещали сержанту, но все же под утро их согласился взять с собой развеселый водитель старенькой полуторки.

— Садись! — сказал он, широким жестом показывая на щербатый кузов. — Поедем! Денег не надо! С солдат денег не берем. На мешки с кукурузой садись. На клетки с цыплятами не садись, не надо. Тормоза у меня плохие, одна фара не работает, но ничего, доедем, правильно?

— Правильно, — согласился Ива, забрасывая в кузов вещмешок.

Когда грузовик выбрался к перевалу, солнце уже поднялось высоко. В узких расщелинах белели остатки не ко времени выпавшего снега, такого необычного в эту августовскую пору. Он таял под лучами солнца, бурые ручейки перебегали шоссе, вспенивались под колесами машины.

«Я возвращаюсь, — думал Ива. — Тает снег, и я возвращаюсь!..»