Положение о том, что «мобилизация — это война», было аксиомой и для военных, и для государственных деятелей той эпохи. «Мобилизация — это объявление войны, — сказал начальник французского генерального штаба генерал Буадефр Александру III, когда в 1892 г. вёл в Петербурге переговоры о военной конвенции. — Мобилизоваться — это значит заставить своего соседа сделать то же самое. Позволить мобилизовать на своей границе миллионную армию, не сделав одновременно того же самого, — это значит лишить себя всякой свободы движений в дальнейшем и поставить себя в положение человека, который, имея в кармане револьвер, позволяет своему соседу приставить себе оружие ко лбу, не вынимая своего». Царь одобрил сравнение, заметив: «Я именно так понимаю дело». Он уже прочитал записку начальника Главного штаба генерала Николая Обручева: «Невозможность промедления в фактическом открытии войны указывает, что в минуту объявления мобилизации не может быть уже допускаемо никаких дипломатических колебаний. Все решения дипломатии должны быть установлены заранее».

Речь шла о всеобщей мобилизации, когда войска покидают гарнизоны и выдвигаются к границе с вероятным противником. Именно такую мобилизацию, направленную прежде всего против Германии и одновременную в обеих странах, предусматривала русско-французская конвенция. Раз начавшись, этот процесс уже не может быть остановлен без того, чтобы не ввергнуть армию и всю страну в хаос. Более того, конвенция предполагала начать боевые действия одновременно с мобилизацией даже без объявления войны. Гаагская конвенция делала этот формальный акт необходимым, а уклонившаяся сторона считалась агрессором. Однако общественное мнение посчитало бы агрессором державу, которая первой объявила войну. Задача была двоякой: не опоздать с началом мобилизации (по крайней мере, фактическим), чтобы не ставить под угрозу безопасность своей страны, и не спешить с объявлением войны, чтобы не выглядеть агрессором. Иными словами, сделать так, чтобы на тебя напали, но не застали врасплох.

Утром 11(24) июля — по прочтении телеграммы из Белграда с текстом ультиматума, но до встречи с австрийским послом и заседания Совета. министров, Сазонов пригласил к себе начальника генерального штаба генерала Николая Янушкевича. Подробности их разговора неизвестны, но, вернувшись на службу, Янушкевич позвонил начальнику мобилизационного отделения генерал-майору Сергею Добровольскому и приказал «принести ему через час все документы относительно подготовки наших войск к войне, в которых предусмотрено в случае необходимости объявление частичной мобилизации против одной Австро-Венгрии. Эта мобилизация не должна дать повода Германии усмотреть в ней какое-либо проявление враждебности по отношению к себе». Добровольский попытался возразить, что «о частичной мобилизации не может быть и речи», но Янушкевич повторил приказ.

Вечером того же дня царь вызвал в Красное Село Николая Николаевича, Сухомлинова и Янушкевича. Военные настаивали на всеобщей мобилизации, указывая, что частичная ввергнет страну в хаос, если в течение суток не перейдёт во всеобщую. Кроме того, у России не было мобилизационного плана для войны с одной Австрией, поскольку выступление Германии на её стороне считалось автоматическим. Однако политическое решение о начале войны ещё не было принято: Николай II понимал опасность конфликта с Германией, а Сазонов, ещё не получивший гарантий от Англии, уговаривал монарха не спешить. 12(25) июля царь согласился «объявить мобилизацию в случае перехода австрийскими войсками сербской границы, но не ранее, как через 24 часа после начала предмобилизационного периода», наступавшего в полночь 13(26) июля. Однако сомнений в том, кто будет главным противником, не было. Французский военный агент в Петербурге Пьер Лагиш сообщил в Париж: «Военный министр подтвердил нам свою волю предоставить Германии возможную инициативу нападения на Россию». «Война была уже предрешена, — утверждал Добровольский, — и весь поток телеграмм между правительствами России и Германии представлял лишь мизансцену исторической драмы. Отсрочка момента окончательного решения была, безусловно, весьма полезной для подготовительных мер».