Но еще сильнее злюсь на себя за то, что всегда оказываюсь в подобных ситуациях.

Когда командир Рип делает несколько шагов ко мне, я резко сажусь и забираюсь на паллет как можно дальше, стараясь не порвать палатку за спиной.

– Стой на месте! Не приближайся!

Рип останавливается, в слабом свете чешуйки на его щеках поблескивают. Заметив мою позу и выражение лица, он принимает угрюмый вид.

Из горла готов вырваться крик, однако сомневаюсь, что криками я себе помогу.

Но и молчать я не стану.

Командир снова шагает вперед, и я готова разразиться воплями… но он направляется не ко мне.

Нет, он берет металлическую крышку, которую я не заметила, и кладет ее на угли.

Не смея вдохнуть, я слежу за тем, как он поднимает свои сапоги и доспехи, аккуратно ставит их возле камней. Командир идет к фонарю, убавляет пламя, пока оно не гаснет, погружая все в мерцающую темноту. Единственный оставшийся в палатке свет исходит из отверстия в крышке, под которой продолжают тлеть раскаленные угли.

Сцепив зубы так крепко, что сводит челюсти, я напряженно сижу, готовая в любую секунду убежать, но командир не подходит ко мне.

Я щурюсь в темноте, чувствуя дрожь во всем теле, но мужчина разворачивается и бредет к другой груде меха, лежащей в углу палатки.

Когда он откидывает меха и ложится, накрывшись ими, я понимаю, что это не просто дополнительная куча мехов – это еще один паллет для сна.

Я впадаю в ступор.

Что? Что?

Я замираю, мое сердце начинает безудержно биться в груди, как будто я рыба, которую только что сняли с крючка и выпустили в воду, вернув в безопасную гавань.

Я с недоумением смотрю на лежащую в тени фигуру. Рип не будет брать меня силой. Он даже не приблизился.

Он просто… лежит на втором паллете. И вдруг я замечаю, что тот очень длинный и подлажен под его рост.

– Это уловка? – задыхаясь, выпаливаю я дрожащим голосом. Я по-прежнему сжимаю в руке узелок со снегом, да так сильно, что ногтями едва не прорываю ткань. Тут же его отпускаю и роняю на пол.

Командир молчит, поправляя меха так, чтобы устроиться поудобнее, и я понимаю то, что должна была осознать раньше.

Почему в палатке столько удобств, почему она стоит дальше остальных, почему здесь столько меховых шкур, и даже пол ими устлан. Для палатки пленницы никто бы так не старался. Но совсем другое дело, если бы пленнице пришлось делить палатку с командиром.

У меня перехватывает дыхание.

– Так это твоя палатка.

Рип лежит на спине, а значит, его шипы все так же спрятаны.

– Разумеется, эта палатка моя, – отвечает командир.

– Зачем? Зачем ты привел меня сюда? – спрашиваю я, продолжая сидеть, согнув коленки и кутаясь в меха.

Командир резко поворачивает голову и смотрит на меня.

– А ты предпочитаешь спать на снегу?

– Разве я не должна быть с остальными пленными? С наложницами и стражниками?

– Я бы предпочел за тобой приглядывать.

Я настораживаюсь.

– Почему?

Когда он не дает ответа, я щурюсь, смотря на лежащий в тени силуэт.

– Ты держишь меня здесь, чтобы твои омерзительные мужчины не надругались надо мной посреди ночи без твоего разрешения?

Я вижу, как он напрягается. Вижу, но еще сильнее это ощущаю. В воздухе так и парит его раздражение.