— Прости, пожалуйста, — сказал Мегрэ Алену и подошел к полицейскому инспектору.

— Вы его нашли? Это он?

— Да. Он.

— Дама только что вернулась.

— Она поднялась к себе?

— Нет. Она в баре.

— Одна?

— Она болтает с барменом. Что мне делать?

— У вас хватит сил покараулить ее еще час или два?

— Конечно.

— Если она соберется уходить, предупредите меня сейчас же. Я буду в grill-room.

Ален не пытался сбежать. Он ждал в стороне от толпы, немного неловкий и смущенный.

— Приятного аппетита, сэр!

— Благодарю.

Мегрэ подошел к молодому человеку и повел его в grill, бормоча:

— Я голоден, как волк.

И неожиданно для самого себя добавил, пересекая широкий солнечный луч, который ворвался сквозь огромное окно и косо лежал на паркете:

— Чудесная погода сегодня!

— Ты любишь омаров?

Из-за огромного меню, которое метрдотель подал Мегрэ, виднелись только глаза комиссара, а Ален, стесняясь, боялся даже взглянуть в лежащее около него меню.

— Да, месье, — ответил он, как в школе.

— Тогда мы закажем омара по-американски. А до этого я хочу съесть целую кучу закусок. Метрдотель!

После того как все было заказано, Мегрэ сказал:

— В твоем возрасте я предпочитал омара в консервах, и когда мне говорили, что это ересь, я отвечал, что так вкуснее. Конечно, нам не приходилось их есть даже один раз в полгода, мы покупали банку только в самых торжественных случаях, потому что были бедны. — Он откинулся на спинку стула. — А ты страдал оттого, что у вас не было денег?

— Я не знаю, месье. Я просто хотел, чтобы у отца было меньше хлопот и ему было легче нас воспитывать.

— Ты правда ничего не хочешь выпить?

— Только воды.

Тем не менее Мегрэ заказал для него бутылку рейнского вина, и перед ними поставили высокие бокалы цвета абсента с более темными ножками.

Grill был ярко освещен, хотя за окном еще было светло. Зал быстро наполнялся, официанты и метрдотели в черных фраках бесшумно двигались взад и вперед. Ален был прямо зачарован маленькими тележками. К их столу подкатили тележку, заставленную закусками, но в зале были и другие, с пирожными и десертом. Среди всех этих тележек выделялась одна огромная, серебряная, сделанная в виде купола с крышкой, как у коробки.

— До войны в эту тележку помещали четверть говяжьей туши, — объяснил Мегрэ. — Думаю, что именно здесь я ел самый лучший ростбиф в моей жизни. Во всяком случае, самый внушительный. А теперь они кладут туда индейку. Ты любишь индейку.

— Наверно, люблю.

— Если ты не потеряешь аппетита после омара, мы закажем еще индейку.

— Я не хочу есть.

Наверно, сидя в углу за маленьким столиком, он походил на богатого провинциального дядюшку, который угощает племянника парадным обедом по случаю окончания учебного года.

— Моя мать тоже умерла, когда я был совсем маленьким. И меня тоже воспитывал отец.

— Он провожал вас в школу?

— Он не мог. Он должен был работать. Мы жили в деревне.

— А когда я был совсем маленьким, мой отец всегда провожал меня в школу, а потом приходил за мной. Среди всех ожидающих у школы он был единственным мужчиной. Когда мы возвращались, он сам готовил обед для всех нас.