Вспомнилось, как до войны окна школы по вечерам озарялись электрическим светом и в школьном клубе гремел рояль. Все это было теперь как сон.

Я и не заметил, как подошли ребята и тоже начали усаживаться на ступени. Кто-то из них заговорил о том, как гитлеровцы пытали в школе учительницу Александру Петровну. Они поймали ее с партизанскими листовками; учительница плакала, но ни слова не сказала фашистам. Они замучили ее, потом подожгли школу. Утром колхозницы вынесли из класса обгоревший труп молодой учительницы. Похоронили ее в школьном саду, и с тех пор никто не подходил близко к школе.

Нам почудилось, будто в пустых классах кто-то простонал. Ребята испуганно переглянулись.

— Это ветер свистит, — сказал я. — И, чтобы доказать, что в школе никого нет, смело переступил порог.

Ребята нерешительно пошли за мной, спотыкаясь о разбросанные тут и там кирпичи.

Мы вошли в класс. Ребята стояли молча, слабо освещенные лунным светом, проникавшим в пробелы окон. Над головами чернело небо, усеянное живыми, мигающими звездами.

— Комсомольская организация должна восстановить школу, — сказал я, ни к кому не обращаясь, но зная, что меня слушают ребята. — Колхоз поможет. Не можем мы ждать, когда старики займутся школой! Надо самим поработать. Иначе неучами останетесь.

— Завтра воскресенье, сказал Степа. — Давайте устроим воскресник.

Так мы начали свою новую комсомольскую жизнь.

Утро было дождливое, но это не, помешало нам собраться возле школы. Наташа принесла лопаты. Мокрые, но веселые и шумливые, мы выносили из школы мусор и щебень. Колхозницы останавливались, чтобы полюбоваться нашей работой. Дождь был легкий, весенний. Временами он переставал идти, и тогда солнце, прорвавшись сквозь тучи, ливнем низвергалось на землю. Прозрачная радуга вспыхивала на облаках, уплывающих за горизонт.

В одну из таких минут против школы остановилась женщина с двумя чемоданами в руках. Мокрая, сверкающая на солнце, она стояла посреди дороги и смотрела на нас. Кто-то крикнул: «Учительница!» Ребята мигом окружили незнакомую женщину.

Она протянула руки ко мне:

— Андрей! Разве ты не узнал меня?

Это была Клавдия. У нее был очень усталый вид.

— Я сейчас позову Максима, — сказал я, растерявшись.

— Нет… нет… — прошептала она, глядя на меня умоляющими глазами. — Проводи меня в сельсовет. Я ведь не к Максиму. Я в свою школу приехала.

Появление учительницы было большой радостью для ребят. Они взяли чемоданы Клавдии и несли их по очереди, споря между собой, так как каждый хотел помочь учительнице. Клавдия шла, опустив голову, чтобы мы не видели, что она плачет.

Вечером я рассказал матери о ее приезде. Мать была так изумлена, что несколько минут не могла говорить.

Потом сказала со вздохом:

— Ты, как секретарь комсомола, зайди к ней, спроси: может быть, ей помощь нужна от колхоза? Ей, наверное, и есть пока нечего.

Следующий день оказался особенно радостным. Как только мы подошли к конторе, нас встретил почтальон. Он принес письмо от Виктора, и мать остановилась у дома с просветленным лицом. Виктор поздравлял мать с возвращением в Сороки. Она жадно читала письмо и вдруг смутилась: