— Чингачгук их видел: старик и молодой воин. Согнутый дуб и высокая сосна.

— Ты угадываешь недурно, делавар, очень недурно. Старик Гуттер разбит непогодой и грозой, но пни его еще тверды и годятся для крепких балок. Что касается Генриха Марча, то его справедливо можно назвать красой и гордостью человеческого леса. Связаны они или нет? Пытали их или нет еще? Эти вопросы я предлагаю тебе вместо молодых девушек, которым интересна всякая подробность на этот счет.

— Нет, Зверобой. Добыча мингов не в клетке. Их слишком много. Одни ходят, другие спят, третьи на карауле. Сегодня бледнолицые у них как братья; завтра сдерут с них скальпы.

— Что делать! Таков у них обычай. Я это знал. Юдифь, Гэтти, вот приятные для вас новости: делавар говорит, что индейцы обходятся с нашими пленниками по-братски и не делают им никаких неприятностей. Разумеется, свобода у них отнята, а, впрочем, в остальном они могут делать почти все, что им угодно.

— Очень благодарна за эту новость, Зверобой, — отвечала Юдифь. — Теперь, когда друг ваш с нами, я ничуть не сомневаюсь в том, что мы отыщем возможность выкупить моего отца и Генриха Марча. У меня есть дорогие наряды, довольно соблазнительные для диких женщин, а в случае нужды мы откроем заветный сундук и, вероятно, найдем в нем много сокровищ, на которые разгорятся глаза у этих ирокезов.

— Юдифь, — сказал молодой охотник, всматриваясь в ее лицо с улыбкой и вместе с тем с живейшем любопытством, которое не ускользнуло от проницательных глаз девушки, — достанет ли у вас мужества отказаться от нарядов в пользу пленников, хотя один из них ваш отец, а другой, если не ошибаюсь, ваш жених?

— Зверобой, — отвечала девушка после минутного колебания, — я буду с вами совершенно откровенна. Признаюсь, было время, когда я ничего не любила с таким жаром, как свои наряды; но с некоторой поры я начинаю изменяться. Генрих Марч сам по себе не имеет в моих глазах никакой цены, но я не пожалею ничего, лишь бы возвратить ему свободу. И если я готова на такую жертву ради этого хвастуна, болтуна и шалопая, то можете представить, что согласна я сделать для своего собственного отца.

— Вот это хорошо, очень хорошо. Такой образ мыслей достоин женщины. Мне удавалось встречать такие чувства между делаварками; дикие женщины нередко жертвуют своим тщеславием в пользу сердечных привязанностей. Чувства, стало-быть, одинаковы для всех рас, несмотря на различие цвета их кожи.

— Освободят ли дикие моего отца, если Юдифь и я отдадим все, что у нас есть? — спросила Гетти простодушным тоном.

— Очень вероятно, моя милая, — сказал Зверобой с выражением искреннего участия; — их женщины, без сомнения, будут на вашей стороне. Но скажи мне, Великий Змей, много ли женщин в лагере этих головорезов?

— Шесть, — отвечал Чингачгук, поднимая все пальцы левой руки и приставляя правую руку к сердцу, — шесть с этою.

Бумпо понял, что его приятель подразумевал свою возлюбленную.

— Видел ли ты ее, любезный друг? Заметил ли ты ее прелестное лицо? Подходил ли ты близко к ее уху, чтобы пропеть ее любимую песню?