— Они, однако, совсем глупы, эти ирокезы, если воображают, что молодая девушка может пожертвовать влечением своего сердца для того, чтобы удовлетворить желаниям влюбленного дурака, — сказала Юдифь ироническим и вместе раздраженным тоном. — Женщина будет женщиной всегда и везде, какую бы кожу ни дала ей природа, и ваши вожди, Зверобой, слишком плохо знают сердце женщины, если рассчитывают, что оно так легко может отказаться от истинной любви.

— Вы правы, Юдифь, только не совсем: знавал я женщин, для которых любовь то же, что игрушка или тряпка от их нарядов, Второе поручение относится, собственно, к вам. Ирокезы того мнения, что дочерям старика Тома, круглым сиротам, нужны теперь спокойное жилье и вкусный кусок хлеба. Гуронские вигвамы, по их словам, гораздо лучше нью-йоркских, и они желают, чтобы вы изведали это на самом деле. Цвет вашей кожи бел, как снег, им это известно; но они думают, что молодые девушки, привыкшие к лесам, не найдут правильной дороги среди просторных полей. Один из их выдающихся воинов недавно потерял жену, и вот, видите ли, ему хочется посадить Дикую Розу на скамейку возле своего огня. Что касается слабоумной девушки; то красные воины будут оказывать ей глубокое уважение и принимают на себя заботы о всех ее нуждах. Они рассчитывают, что имение вашего отца обогатит их племя; но ваше собственное имущество, само собою разумеется, должно будет поступить в полное распоряжение семьи вашего мужа. Притом белые люди недавно умертвили у них молодую девушку, и теперь справедливость требует, чтобы этот ущерб был пополнен двумя девушками из племени врагов.

— И вы, Зверобой, взялись передать мне такое предложение! — сказала Юдифь грустным тоном. — Неужели, по вашему мнению, я способна сделаться рабою индейца?

— Если вы желаете, Юдифь, знать мое искреннее мнение, то я готов сказать без утайки, что вы никогда по собственной воле не сделаетесь рабою мужчины, будь он белый или красный. Но вы не должны сетовать на посла, который передает вам слово в слово чужие предложения: это его обязанность, и я с своей стороны хотел бы выполнить ее, как должно честному человеку. Но хотите ли теперь узнать мое собственное мнение насчет того, что каждый из нас может и должен отвечать при настоящих обстоятельствах?

— Да, чорт побери, мне бы очень хотелось знать твое мнение об этом, Зверобой, — сказал Скорый Гэрри. — Я, впрочем, уже давно решил со своей стороны, как надобно вести себя.

— И прекрасно. Я тоже приготовил уже ответы за всех вас и за тебя особенно, Генрих Марч! На твоем месте я ответил бы: «Зверобой», скажи этим бродягам, что они совсем не знают Скорого Гэрри. Как белый человек, с белым сердцем и белою душою, он никогда не позволит себе оставить на произвол судьбы бедных сирот, лишенных покровительства и защиты. Поэтому дурно делают ирокезы, что толкуют о нем вкось и вкривь, когда раскуривают свои трубки…

— Остановись, Зверобой; чем дальше в лес, тем больше дров! — вскричал Марч почти угрожающим тоном. — Ты слишком близорук и не видишь чужой души. Скажи этим дикарям, что они отлично понимают Генриха Марча, — это разумеется, делает им честь. Марч такой же человек; как все, и был бы глупец или сумасшедший, — если бы отважился один на борьбу с целым племенем. Когда женщины его оставляют по собственным побуждениям и расчетам, что мудреного, если и сам он оставляет таких женщин, хотя их кожа белее самого снега? Если Юдифь переменит свои мысли, рад ее взять с сестрою в собственную хижину. В противном случае мне нет никакой надобности становиться мишенью для неприятельских пуль.