- Зато есть замечательные лыжники.
Лукомцев усмехнулся:
- Не по сезону, дорогой друг. В январе пригодятся. Берегите. - И пошел дальше.
- Воздух! - крикнул наблюдатель между эшелонами, и под его ударами загудел вагонный буфер.
- Во-о-в-ду-ух! - понеслось по путям, где шла выгрузка дивизионного имущества. Все засуетились, поглядывая в сторону водонапорной башни, над которой со стороны солнца летели бомбардировщики - пока еле заметные точки в голубом тихом небе. Зазвучали тревожные команды. Бойцы подхватывали пушки я колеса. Тракторы рванули тяжелые гаубицы. На потные спины взваливались ящики с патронами и снарядами. Словно стремительный шумный водоворот закипел на путях. Затем он распался несколькими потоками схлынул с полотна, унося с собой все, что можно было унести за эти короткие секунды. Станция обезлюдела, только длинными шеренгами остались стоять вагоны. Они дрогнули, заходили, закачались под ударами бомб.
- Черт побери! - буркнул Лукомцев, наблюдая бомбежку, - Опаздывают морячки. - Он окликнул побледневшего адъютанта и не спеша сошел с путей в кустарник под насыпью.
Рота Кручинина укрылась в огромных воронках, вырытых немецкими бомбами утром, - земля в них была припудрена желтым и еще пахла серой. Бойцы, всем телом ощущая близкие тупые удары, тесно прижимались друг к другу. Слышался шепот: "В одну воронку второй раз не попадает". Так же шепотом отвечали" "Это если артиллерия, а тут авиация. Еще как попадет!" Кручинин, лежа рядом с Селезневым, лекции которого по экономике он посещал когда-то на заводском семинаре; переживал чувство беспомощности и стыда. Ему казалось, что все видят, как он борется и не может побороть в себе страх, не может выпрямиться в рост. А тут еще, будто назло, руки скользят по свежей глине, и его тянет и тянет на дно воронки.
- Растеряли роту? - услышал он голос над собой.
Поднял голову; командир дивизии. Кручинин вскочил и, балансируя на комьях глины, вытянулся:
- Вся рота налицо, товарищ полковник. В укрытии.
Лукомцев сделал вид, будто не замечает испуга людей, достал трубку: "Огонь есть?" Упираясь коленями и руками, Кручинин вобрался из воронки и чиркнул спичкой. Лукомцев затянулся, кивнул за спину Кручинина:
- В укрытии? А это что за граф Монте-Кристо?
Кручинин оглянулся. На краю соседней воронки во весь рост стоял неуклюжий боец в новом, необмятом обмундировании и, казалось, с интересом смотрел на то, как взрывы раскидывают рельсы, ломают телеграфные столбы.
- Что за тип? - повторил Лукомцев.
- Козырев! - крикнул Кручинин, узнав Тишку. - Приказа не слышал?
- Простите, товарищ старший лейтенант, невозможно это все видеть, ответил Козырев и спрыгнул в воронку.
- Выдь-ка сюда! - окликнул его полковник.
Козырев снова поднялся из воронки и встал перед командиром Дивизии.
- Чего ты тут не можешь видеть?
- Где же наша авиация, где зенитчики, товарищ полковник? Я думал, они как дадут, дадут.... А тут что? Лупят нас как маленьких. Это же...
Лукомцев прищурился:
- Ну и что - носом захлюпали? Это война. Испытание нам.
Он чувствовал, что говорит что-то не то, сухо, казенно говорит. Но слов настоящих не было. Была тревога: сможет ли он с этими бойцами-философами выполнить задачу командования. Не осрамится ли? Да, собственно, дело не в сраме, а в том, что немец вырвется, смяв дивизию, на прямой путь к Ленинграду.