– О чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так… Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю, думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы… Я теперь знаю, понимаю, что в нашем деле – все равно, играем мы на сцене или пишем, – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни…

– Маш, из Киева звонят. Возьмешь трубку? – опять возникла на пороге Олеся.

– Да, примерно так… – пробормотала Маша, отворачиваясь от зеркала. – Давай телефон. Алло? Конечно, еду, как же иначе? Сегодня, да. Нет, поездом, я только в поездах и успеваю роли учить.

– Уважаемые пассажиры! До отправления поезда Москва – Киев осталось пятнадцать минут! Повторяю. Уважаемые пассажиры!..

– Олеся, ты иди уже, а то вон дождь собирается. Успеешь до метро. Я же не маленькая, – увещевала подругу Маша, которой очень хотелось спрятаться в купе от любопытных взглядов.

– Нет уж, вот тронется – тогда и я домой, – отказалась Олеся, которой, напротив, очень нравилось то, что на них с Машей постоянно оглядываются. – Ой, Машк! Смотри – Онисимов! Да вон, вон! На том перроне!

Маша посмотрела в ту сторону, куда тыкала пальцем невоспитанная Олеська, и в самом деле увидела своего бывшего любовника. Потный и всклокоченный, он тащил за собой огромный чемодан на колесиках, через плечо у него висела тоже немаленькая сумка, а свободной рукой он прижимал к себе малыша. За ним на высоких каблуках выступала ослепительная красотка с капризным и высокомерным выражением лица. Она что-то говорила Онисимову в спину, он, оглядываясь, оправдывался.

Странно, подумала Маша, отступив за Олесю, чтоб Онисимов, если вдруг обернется, уж точно не смог бы ее увидеть. И совершенно ничего демонического в нем нет – обычный человек. Все мы обычные. Слабые. Ничего от нас не зависит, на все – воля случая. Вот Марина встретила своего Сашку ненаглядного. А она, Маша, – Онисимова. Значит, судьба, от нее не уйдешь. Что там Маринка говорила про карусель? Надо слезть вовремя? Глупости. У нее, Маши, голова пока не кружится. И если уж играет музыка и горят огни, то надо успеть занять место на самой красивой лошадке, серой в яблоках, с позолоченными копытами, пока его не заняли другие, – и вперед! Надо, как героини Чехова, не бояться жизни, нести свой крест и верить в лучшее!

Маша зашла наконец в купе, где ехала, разумеется, одна. Сунувшуюся было проводницу сухо попросила ее не беспокоить. Вздохнув, посмотрела в зеркало и поправила выбившуюся прядь. Больше придраться было не к чему. Несколько минут смотрела в окно на все ускорявшийся пейзаж – городские окраины, дачные домики, лес… Вспомнила Онисимова, еще раз вздохнула и, достав из сумки сценарий, принялась учить роль.

Мария Винецкая никогда не позволяла себе приходить на съемочную площадку неподготовленной.