Так и создается авторитет, складывается репутация, мнение формируется. Разве не стоит оно тридцатника, что заплатил Фимке-заправщице? Тем более что водилы — мошенники все на крючке, за графиком он следит жестко, и если хочет кто подкалымить — отвезти цистерну-другую воды частнику в сад, — вынь да положь пятерку за каждую ездку! А машин — восемь, и калымят каждый день, так что в летний сезон «капуста» водится…

И рабочий день теперь у уважаемого Валерия Федоровича жесткими рамками не стиснут, поспать утром можно и днем фактически свободен, позвонишь пару раз, доложишься: я по паркам, и дуй на все четыре!

Золотова вольный режим устраивает, начальник доволен и спокоен: если вдруг приедут коллеги иногородние по обмену опытом, незаменимейший Валерий Федорович в мгновение ока в гостиницу определит, а случится проверяющий, комиссия какая, начальство столичное — так и на дачке адмиральской обустроит, и шашлычок организует, и баньку, все сделает, все придумает, не о чем волноваться…

Дачей Золотов в последнее время свободно распоряжался. Пока дед был, он там почти круглый год жил. Квартира двухкомнатная, которую сразу дали, как отставнику, пустая простаивала. Но у отца дальний прицел: давай, говорит, съезжаться, захочешь — будешь с нами вместе жить, все веселей, да и внуку для воспитания, надоест — отселишься на дачу, отдохнешь в одиночестве.

Дед как овдовел да ушел со службы, помягче стал, посговорчивей. Согласился сразу: у вас две комнаты тесные, да двор колодцем, умру — останетесь в хорошей квартире…

Папахен подобрал вариант: старое поколение с молодым не ужились, дом профессорский, в самом центре, потолки высокие, по коридору — хоть на велосипеде катайся. Привел деда — то что надо! Ну и провернул обмен в полмесяца.

Жили все вместе, не тужили, дед смирился, что кончилась морская династия, иногда только с тоской спрашивал внука: "А помнишь, как тебя в детстве море тянуло?

Матроску и бескозырку носил, стихи любил морские, на корабль тебя повез — танцевал от счастья. Значит, правда гены свою роль играют!"

Так и шло все хорошо до тех пор, пока дед не встретил случайно меныцика-профессора, а тот ему и высказал: не ожидал, мол, морской офицер, а три тысячи доплаты взяли, стыдно, батенька!

Дед как полотно домой заявился, дрожит весь, хорошо, отца не было, мог и убить стулом или чем под руку попадется, бегал по квартире, кричал: "Посажу подлеца!

Опозорил, чести лишил!"

А потом захрипел, повалился на бок, «скорая» его в больницу увезла, да оттуда уже капитан первого ранга Иван Прохорович Золотев не вышел.

Отец вроде переживал, а может, для людей прикидывался. Младший Золотов, шагая в похоронной процессии, вспоминал, как боялся разоблачения перед добрым дедушкой, который верил, что он хороший, неиспорченный мальчик, не замечал угнездившейся в маленькой душе червоточинки, и ему было жаль деда. Хотя три тысячи — нормальная доплата при таком обмене.

Возможность разоблачения детских грехов умерла вместе с дедом, но большой страх поселился внутри навсегда, подремывал, дожидаясь своего часа, и следователь прокуратуры Зайцев разбудил его, не то слово — разъярил до предела, и теперь он буйствовал, выедал внутренности, не давал спать, заставлял глушить его ударными дозами спиртного, подталкивал к действиям. Лучшая оборона — это наступление!