Ермолай орлом кинулся, схватил, осмотрел со всех сторон, понюхал… Она же чистая! Ты что, падла, туфту гонишь, нервы мотаешь?!

Глаз выпучил — дурной, бешеный, но не страшно: сам, гад, трусость выказал, «стремя» бросил, значит, правилку ему да пику в бок, как брехал-заливался. Не страшно: ведь ничего не было, примерещилось все, от чего же он так бежал? Как гора с плеч! Достал платок, утерся неторопливо, постарался ухмыльнуться зловеще в налитый яростью зрачок: сам, падла, с атаса ушел!

Кто ушел, я?! Задергался в искусственной истерике, забрызгал слюной, завыкручивался. Да я рядом стоял, за углом, просто видно не было! Ермолай корешей никогда не продавал, Ермолай за кента под вышку пойдет, он и тебя, слюнтяя, другом считал, потому и не трогает за такие слова, а то бы в куски попорол! Выругался длинно-предлинно, цевкнул через губу струйкой слюны, засунул привычно финку за брючный ремень и покатил разболтанной походкой. И к черту, чтоб тебя пополам перерезало!

Когда повзрослевший Золотов анализировал историю своего превращения, то пришел к выводу: псевдочеловеком его сделал Ермолай! И если бы кто-то сказал, что на самом деле перерождение произошло значительно раньше, он бы с этим не согласился.

Долгое время не мог понять, что вообще привлекло Ермолая к нему — обычному зеленому фраеру, какой интерес искал тот в его обществе? Деньги на вино? Так чаще тратился сам Ермолай! Компания, чтоб не пить в одиночку, неискушенный слушатель для его бесконечных бредовых историй? Пожалуй, но только отчасти: ведь та же дворняжка или любая другая шваль за стакан вина будет слушать самую несусветную чушь, да еще кивать и восхищаться.

Наконец догадался: Ермолаю до левой пятки восхищение всякой дряни, ему нужен был именно он, Золотов, порядочный мальчик из приличной семьи, каких не найти в привычном окружении, чтобы ему, а не жалкой дворняжке доказать: Ермолай — парень-кремень, ничем не хуже остальных, чистеньких, и житуха у него замечательная, веселая и разнообразная. В самоутверждении нуждался, хотя и слова-то такого не знал, а вот поди ж ты… И поглядывал цепко на кента-приятеля: верно ведь, что все у него, как у людей, — и хаты-кильдюмы, и чувихидворняжки…

Потому и напрягся, когда Золотов дворняжке в ухо въехал, насторожился: не на образ ли жизни его, Ермолая, рука поднята, не идея ли о «нехужести всех остальных» в кровь разбита…

Обо всем этом думалось потом, годы спустя, а тогда прокрался в дом, морду вымыл, утром все равно объясняться пришлось: нос-то распух, сказал — хулиганы избили.

Папахен разорался: нечего шляться по ночам, лучше делом занимайся да дома сиди.

Он и сидел — неделю носа не высовывал, в себя приходил.

Нет, хватит, с блатарями — никаких дел! От них за версту камерной вонью несет, откуда вышли, туда и вернутся, другого пути не знают и знать не хотят. Какая цель в жизни у того же Ермолая? Татуировками, фиксами, «делами» подлинными, а большей частью придуманными авторитет для зоны заработать! Значит, зона и есть главная и единственная цель! Хотя сам он того и не понимает. Побегает еще немного, погоношится — и туда.