Иссерли вошла внутрь, металл вновь сомкнулся у нее за спиной, и она начала спуск в подземелье.
Когда лифт опустился до уровня, где находились кухня и комната отдыха для рабочих, двери его автоматически раздвинулись. Этот этаж, где потолок был низким, а освещение – тусклым, всегда напоминал ей придорожный автосервис, как и стоявший в нем запашок жареной картошки, немытых мужских тел и пюре из муссанты.
Этаж был пуст, поэтому Иссерли решила спуститься еще ниже. Она надеялась, что Амлис Весс не скрывается на самых нижних уровнях, где происходят забой и свежевание: она сама никогда не бывала там раньше и уж тем более не собиралась теперь. Лицам, страдающим клаустрофобией, посещение тех уровней было просто-напросто противопоказано.
Лифт остановился снова, на этот раз на том уровне, где располагалось общежитие – самое вероятное место (Иссерли только сейчас пришла в голову эта мысль), где мог находиться Амлис Весс. Иссерли до сих пор была здесь только однажды – когда прибыла на ферму Аблах. После этого у нее ни разу не находилось причины, чтобы вновь навестить этот затхлый крольчатник, кишащий неприветливыми мужиками: он слишком напоминал ей Территории. Но сейчас причина у нее появилась. Как только металлические створки двери расступились, Иссерли шагнула вперед навстречу неминуемому конфликту.
Первым, кто попался ей на глаза, неожиданно оказался сам Амлис Весс, стоявший у лифта. Она не ждала, что обнаружит его так близко, – могло показаться, что он специально вышел ей навстречу. Весс был абсолютно спокоен. Впрочем, ощущение абсолютного спокойствия относилось не только к нему: само время словно безропотно замерло, как и Иссерли, застывшая с открытым ртом, из которого уже готовы были вылететь проклятия в адрес Амлиса. Она никак не могла собраться с силами, чтобы закрыть рот, потому что Амлис Весс был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела.
Он показался ей ужасно знакомым (как это часто бывает, когда впервые видишь собственными глазами какую-нибудь известную личность), но при этом одновременно совершенно незнакомым – настолько расходились с реальностью полузабытые фотографии, попадавшиеся когда-то на глаза Иссерли в СМИ.
Как и все представители расы, к которой принадлежала Иссерли (не считая самой Иссерли и Эссуиса, разумеется), он стоял обнаженный на четырех конечностях, и каждая из них обладала одинаковой гибкостью и подвижностью. К тому же у него имелся цепкий хватательный хвост, на который он мог опираться, если ему требовались передние лапы, как на одну из опор штатива. Грудь плавно переходила в длинную шею, которую венчала гордо посаженная голова, кончавшаяся двумя остроконечными ушами и вытянутой лисьей мордой. Его большие глаза, глядящие прямо вперед, имели идеальную круглую форму, лицо же, как и все остальное тело, покрывал густой мягкий мех.
Во всех отношениях он являлся абсолютно нормальным человеческим существом, таким же, как и стоящий рядом с ним рабочий.
И все же он был совсем иным.
Во-первых, он был необычно, почти патологически высок. Его голова находилась на уровне груди Иссерли, так что если бы его привели при помощи хирургии в вертикальное положение (как это сделали с Иссерли), он бы оказался выше нее на несколько голов – в буквальном смысле слова. Богатство и принадлежность к привилегированному классу уберегли его от задержки роста, типичной для мужчин с Территорий, вроде того, что присматривал за ним в настоящий момент. Он был гигантом, но при этом – стройным гигантом, поскольку не страдал ни грузностью, ни излишним весом. Окрас его меха был необычно пестрым (ходили слухи, что эта пестрота – искусственного происхождения): темно-коричневый на спине, плечах и боках, он становился интенсивно черным на морде и ногах и ослепительно белым на манишке. Мех к тому же невероятно лоснился, особенно на груди, где выглядел очень пышным и словно всклокоченным. Амлис был поджар и имел ровно столько мускулов, сколько требовалось, чтобы передвигать его крупное тело, – на спине даже под густым атласным мехом отчетливо проступали лопатки. Но самым замечательным в нем была все же его морда: из всех самцов, с которыми работала Иссерли, она не знала ни одного, у которого не было бы грубой щетины, пролысин, нарушения пигментации или уродливых шрамов. Морда Амлиса Весса была покрыта безупречным черным бархатистым мехом от кончиков ушей до самого горла и выглядела так словно ее обтянул черной замшей старательный мастер. Посреди этого черного как ночь совершенства желто-янтарным светом горели глаза. Амлис вздохнул, явно намереваясь что-то сказать.