И вот она, поддавшись минутной слабости, бездумно поделилась с ним отвратительной истиной – тем, что она, словно какой-нибудь монстр, слит на странном продолговатом сооружении из железа и обтянутой тканью ваты, завернув тело в старые льняные простыни, подобно водселю.

Хотя Иссерли торжественно поклялась, что будет спать в момент прибытия корабля, она провела бессонную ночь, лежа во тьме и прислушиваясь.

Она не изменила своего отношения к визиту Амлиса: спать ей не давало беспокойство, что за ней могут явиться мужчины или даже сам Амлис Весс. Больше всего она боялась не услышать стук в дверь. Тогда они войдут внутрь, поднимутся в спальню и насладятся зрелищем голой уродины, храпящей в подушку. Энсель, в конце концов, был выходцем с Территорий – его представления о приличиях сильно отличались от представлений Иссерли. Он всегда пропускал мимо ушей ее просьбы, когда она говорила, чтобы ее не беспокоили; он легко может сделать вид что просто забыл. К тому же он наверняка сгорает от желания посмотреть, что там хирурги сделали с нижней половиной ее тела. Ну уж нет, не видать ему этого никогда.

Медленно тянулись часы. Глаза Иссерли опухли и зудели от бессонницы. Она вертелась время от времени на покрытом пятнами ветхом матрасе, вслушиваясь в тишину.

Корабль прибыл сразу после двух. Иссерли с трудом различила шум его двигателей за шорохом прибоя в Морэй-фирт. Но она знала, что он прибыл, он прибывал каждый месяц в одно и то же время, и ни с чем не могла спутать запах и приглушенный скрип, с которым он вставал на стоянку, и металлический лязг, сопровождавший его перемещение в коровник.

Иссерли продолжала лежать с открытыми глазами, ожидая, когда луна выйдет из-за облаков и появятся мужчины или Амлис Весс, надеясь на чудо, на то, что ей хватит воли и сил вытерпеть эту пытку до конца. Она представляла, как Амлис скажет: «Ну ладно, а теперь посмотрим, как там Иссерли», и мужчины всей толпой кинутся за ней. И тогда ей придется сказать им, чтобы они проваливали к черту.

Она пролежала так еще около часа, готовая мгновенно распрямиться, как пружина, и выплюнуть уже вертящееся на кончике языка ругательство. Нервный лунный свет неуверенно освещал спальню, придавая призрачный вид убогому содержимому комнаты а оставляя в тени кровать, на которой спала Иссерли. Снаружи ушастая сова завела свой обычный концерт, состоящий из жуткого уханья и воплей – удивительно, как такой маленькой и невозмутимой птице удается изображать в одиночку целую стаю злобных и крупных животных.

Убаюканная совой, Иссерли уснула.

Ей показалось, что она проспала не больше нескольких минут, когда ее внезапно разбудили громкие настойчивые удары в дверь.

В панике она забилась в угол кровати, прикрыв грудь скомканной простыней и плотно сведя колени. Стук продолжался, он отдавался эхом от безлиственных деревьев, так что казалось, что и по ним тоже кто-то стучит, причем по всем сразу.

В спальне по-прежнему было темно и уютно но за окном ночной мрак уже начинал уступать место голубоватому предрассветному сумраку. Иссерли покосилась на часы, стоявшие на каминной полке: половина шестого.