— То есть держать меня здесь, надеясь, что я в чем‑то признаюсь, это другой метод? Это не похищение и не удержание в неволе. Это гораздо умнее и изощреннее, — горячо обвиняла Джен. — Это искусное принуждение и не слишком искусная манипуляция, и ни один из этих методов не является достойным. Неужели ты думаешь, что после этого я позволю тебе хоть как‑то участвовать в моей жизни или в жизни моего ребенка? — Она горько рассмеялась. — Ты пытался подловить меня. Теперь я это вижу. Но как я могла признаться в чем‑то, о чем ничего не знаю?

Люка попытался успокоить ее, но Джен с отвращением оттолкнула его руки.

— Какова была твоя цель? Отец приказал тебе не останавливаться ни перед чем, пока я не подпишу отказ от наследства?

— Я уже говорил тебе. Я защищаю отца, но он не приказывал мне.

— Конечно нет, — вспыхнула она, — потому что ты нашел гораздо лучшее решение. Под любым предлогом вывезти меня на остров, соблазнить меня, завоевать мое доверие, заставить меня поверить, что я могу тебе довериться, потому что ты любишь меня! — Она буквально выплюнула последнее слово ему в лицо. — Императорский бриллиант и все остальное — это просто чушь, чтобы занять меня чем‑то, пока ты будешь складывать головоломку с завещанием.

— Постарайся посмотреть на вещи с моей стороны…

— Зачем мне это?

— Затем, что тебе не безразличен Рауль. Потому что должна быть веская причина для того, чтобы он составил завещание именно таким образом. И я пытаюсь понять эту причину. Разве ты не хочешь это знать? Подумай, Джен, вспомни! Чего он пытался добиться, завещая тебе свое состояние?

— Может, потому, что у меня было для него время? Может, он хотел, чтобы я с пользой распорядилась этими деньгами, например, помогла таким людям, как он, людям с зависимостью? Я не знаю, — призналась Джен. Несмотря на свою злость, она понимала, что Люка говорит разумно. Но тут неожиданная мысль пришла ей на ум. — Я надеюсь, ты не считаешь, что я шантажировала твоего брата?

— Нет! — воскликнул Люка, и ей показалось, что он искренне шокирован. — Конечно нет. Я знаю, что из‑за нетерпимости отца и потребности Рауля в его любви и признании мой брат был идеальной мишенью для шантажа, — признался он. — Но я никогда не поверю в то, что это ты. Кто бы и что бы ни сказал отцу, это ни на йоту не повлияет на его отношение к нам. Он всегда презирал обоих своих сыновей, особенно Рауля. В любом случае я не думаю, что ты могла действовать исподтишка. Ты не могла знать, что Рауль погибнет в этой гонке. Никто не мог.

Напряженное молчание повисло между ними, но, поскольку они уже выплеснули друг на друга всю свою горечь и яд, Джен решилась озвучить пугающую мысль, которую до сих пор держала при себе.

— Рауль жил на грани, мы оба знаем это. Как ты думаешь, может ли быть, что в ту ночь он специально так сильно разогнался, чтобы убить себя?

— Что? — негромко вскрикнул Люка.

— Я думаю, что он так отчаянно нуждался в любви, поддержке и понимании, что мог не выдержать. — Она замолчала. Она уже сказала достаточно. Лицо Люки превратилось в маску. На этот раз молчание продлилось так долго, что Джен была вынуждена заговорить: — Я ничего больше не могу сказать, не нарушив своего обещания Раулю.