Теперь уже ничто не могло меня отвлечь. Все вокруг замерло, но стены тоннеля словно давили на меня со всех сторон. Казалось, потолок начал дрожать, и мне почудилось что он вот-вот рухнет. «Это нереально, – пытался внушить себе я. – Это приступ страха». Но волны паники накатывали на меня, грозя разорвать части. Я хотел опереться на что-нибудь, чтобы собраться с силами, но боялся даже пошевелиться, окруженный всеми этими костями.

Мне показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд, и я услышал шаги.

Из тени вышел невысокий мужчина.

– Это я, Антуан, – сказал он по-французски. И тут я пошатнулся.

– О, боже! – воскликнул Антуан. Он подхватил меня под руку и помог удержаться на ногах. Затем он прошел вперед, мимо груд костей, сваленных у стены, принес два маленьких складных стула и поставил их посреди тоннеля. – Садитесь, пожалуйста.

Ему, похоже, было за пятьдесят. Седые вьющиеся волосы обрамляли бледное морщинистое лицо. Он был в круглых очках и в чем-то, похожем на темный лабораторный халат. Как и у Ахмеда, у него было очень доброе лицо, но в то же время в его поведении было что-то напускное.

– Простите, что вам пришлось дожидаться меня здесь, – извинился Антуан, – у меня работа сегодня вечером – я реставратор. Кости ведь постепенно оседают или просто падают. А иногда их крушат вандалы. Приходится постоянно что-то поправлять.

Мое дыхание постепенно приходило в норму. Хорошо, что мои панические атаки обычно не затягиваются. Словно мое тело не может подпитывать их необходимым количеством энергии. Я вытер лоб и промямлил:

– Ничего страшного.

Антуан кивнул и мягко улыбнулся:

– Я не удивлен, что вам тут не по себе. Большинство людей чувствуют себя нормально, пока кто-то рядом. Но вот оставаться тут один на один со своими мыслями, как это делаю я каждый день, вряд ли кто-то согласится. Но, знаете, делая то, чего мы боимся, мы становимся бесстрашными.

Он пошарил в карманах и вытащил небольшую баночку. Сняв крышку, он предложил мне леденец. Я покачал головой, а он взял один себе.

– Когда я был еще очень молод, я потерял отца, – сказал он. – Все, что я знал о нем, оставалось в прошлом, возможно, поэтому я так заинтересовался историей, архивами. Но воспоминание о нем, лежащем в гробу, преследовало меня годами. Не давало мне покоя. Когда открылась эта вакансия, я подумал: «Ну уж нет, работать с костями, со смертью – это то, чем я меньше всего хотел бы заниматься». Но потом я понял, что именно потому, что я так боюсь смерти, мне стоит согласиться на эту работу. Это освободило меня. – Он обвел руками вокруг и засмеялся. Затем подался вперед и внимательно посмотрел на меня: – Вам лучше?

Я кивнул.

– Ох! – Он словно вспомнил что-то: – Вот, держите! – И он протянул мне небольшой сверток и сложенный лист пергамента, похожий на тот, что Ахмед давал мне в Турции. – А мне нужно возвращаться к работе. Но, думаю, вы не станете возражать против того, чтобы уйти отсюда побыстрее.

Я кивнул и попытался улыбнуться, немного удивившись, что встреча, ради которой я проделал столь долгий путь, оказалась такой короткой. Мы оба встали.