Он делает небольшую паузу, а затем продолжает.

– А жена почти всегда была намного моложе, потому что перед ней стояла задача выносить детей. Таковы устои общества. И твой любимый Эдвард Каллен, между прочим, в почти вековом возрасте все еще учился в старшей школе, жил с родителями и пытался мало-мальски встать на ноги, хотя на дворе был двадцать первый век.

Весь класс разражается смехом, а у меня внутри что-то падает.

Краем глаза поглядывая на Мейсена, я наклоняюсь к следующей парте передо мной и шепчу:

– Но он же такой сексуальный, а значит, остальное не имеет значения, правда?

Я продолжаю смотреть вперед, а желудок все сильнее и сильнее завязывается узлом. Конечно, Эдвард был старше Беллы на несколько десятков лет. Но при этом выглядел-то он прекрасно. Да и что он мог поделать, если она в него влюбилась?

Мейсен продолжает идти в наступление.

– А теперь представь, что он выглядел бы как столетний дед, – восклицает Мейсен, поднимаясь с места. – История уже не казалась бы такой романтичной, правда? Тогда не было бы никаких Беллы и Эдварда. – Он подходит к доске, обходит учительский стол и жестом показывает на ноутбук. – Можно?

Учитель кивает. Он выглядит настороженно, но позволяет Мейсену закончить.

Мейсен наклоняется, и я специально не смотрю, что он забивает в поисковик. Но когда вокруг снова слышится смех, причем еще громче, чем в прошлый раз, я сдаюсь и поднимаю глаза.

То, что вижу на экране, приводит меня в такую ярость, что я сжимаю кулаки.

С экрана нам улыбается огромное изображение старика. Его лицо изъедено морщинами, у него не хватает зубов, а лысину окаймляют отдельные клочки седых волос, и такие же седые волосы торчат из носа. Я пристально смотрю на Мейсена. Его губы скривились в усмешке.

– Старикашка Эдвард – счастливый парень, – злорадствует он. – Перед ним вот-вот предстанет обнаженная Белла.

– О да! – вскрикивает Джей Ди, и класс погружается в полнейший хаос. Ребята вовсю хохочут, а я чувствую, что стены словно сжимаются вокруг меня. Пространство резко схлопывается, объем легких уменьшается вместе с ним, и сделать вдох становится куда сложнее.

Я крепко сжимаю зубы. Вот урод.

Мейсен скрещивает руки на груди и смотрит на меня как хищник, что уже загнал добычу и вот-вот приступит к трапезе.

– Мои поздравления, куколка, – говорит он. – Ты только что напомнила нам всем, что мы любим исключительно глазами.

На шее выступает холодный пот. Я выбегаю из класса так быстро, как только могу, и бросаюсь в женскую раздевалку. Легкие сдавливает все сильнее. Проношусь мимо девочек, которые переодеваются на физкультуру, заскакиваю в одну из душевых, задергиваю занавеску и включаю воду.

И делаю шаг влево, чтобы не облиться. Звук текущей воды защищает меня от любопытных ушей. Я достаю из кармана ингалятор, нажимаю на него два раза подряд и прислоняюсь к стене душевой кабины, закрыв глаза.

Четыре года. У меня не было приступов из-за паники четыре года. Они всегда только от физических нагрузок. Объем легких постепенно приходит в норму. Я медленно дышу и пытаюсь успокоиться.