Я знаю, что [те, кто отказался от свободы] не устают превозносить мир и спокойствие, которыми они наслаждаются в своих оковах… Но когда я вижу, что другие жертвуют удовольствиями, покоем, богатством, властью и даже самою жизнью, чтобы сохранить только это достояние, к которому с таким пренебрежением относятся те, кто его потерял… когда я вижу, как толпы совершенно нагих дикарей презирают наслаждения европейцев и не обращают внимания на голод, огонь, железо и смерть, чтобы сохранить свою независимость, я понимаю, что не рабам пристало рассуждать о свободе>34.
Этому размышлению мы, вероятно, можем придать современное толкование.
Довольно сходные мысли были высказаны Кантом сорок лет спустя. По его утверждению, он не может принять допущение, что определенные люди «пока еще не созрели для свободы», например крепостные какого-нибудь помещика.
Но, если исходить из подобных предположений, свобода никогда и не наступит, ибо для нее нельзя созреть, если предварительно не ввести людей в условия свободы (надо быть свободным, чтобы иметь возможность целесообразно пользоваться своими силами на свободе). Первые попытки бывают, конечно, вполне неумелыми и обыкновенно сопровождаются большими затруднениями и опасностями, чем те, которым подвержен человек, не только подчиняющийся другим, но и состоящий на их попечении; однако для пользования своим разумом созревают не иначе, как в результате собственных усилий (но чтобы предпринять их, нужно быть свободным). Я не имею ничего против, если власти, вынуждаемые обстоятельствами момента, будут отодвигать освобождение от этих трех оков весьма и весьма далеко. Но превращать в принцип то положение, что для подчиненных им людей свобода вообще не годится и поэтому справедливо постоянно отдалять их от нее, – это уже вторжение в сферу власти самого Божества, которое создало человека для свободы>35.
Этот примечательный отрывок весьма интересен также и из-за его особенного контекста. Кант защищал Французскую революцию в период террора от тех, кто заявлял о том, что она продемонстрировала неготовность широких масс к обретению свободы. Мне кажется, что его аргументация актуальна и сегодня. Разумный человек не может одобрять насилие и террор, в особенности террор в постреволюционном государстве, которое попало в руки жестокой, беспощадной автократии, неоднократно демонстрировавшей неописуемые дикости и кровопролитие. В то же время гуманный и сопереживающий человек не станет с ходу осуждать насилие, которое часто сопутствует подъему угнетенных народных масс на борьбу против угнетателей или их первым шагам на пути к свободе и перестройке общества.
За несколько лет до Канта Гумбольдт тоже выразил сходное мнение. Он писал, что свобода и выбор – непременные условия человеческой самореализации:
Ничто не готовит к свободе так, как сама свобода. Эту истину, похоже, не осознают люди, которые столь часто используют «незрелость», как аргумент в пользу продолжающегося угнетения, однако, по моему мнению, она напрямую вытекает из самой человеческой природы. Неготовность к свободе может вытекать лишь из нехватки моральной и интеллектуальной силы. Единственный путь – развивать ее, но для этого изначально надобна свобода, которая возбуждает самостоятельную активность…